Когда бегуньи стали удаляться, Билли перевёл дыхание. Он не понял, что именно произошло с мексиканцем, но только пожал плечами и взглядом попытался сказать, что это ничего, что они же могут… Тут он сообразил, что, вероятно, уже наступило то самое утреннее время, когда… Ну конечно же, всё очень просто! Сейчас они вернутся домой, а там, в бассейне, уже наверняка плещется Изабелла, которую он не успел уволить. И всё решится! Билли как-то позабыл о том, что дома случилось что-то необъяснимо нехорошее. Он только подумал: вряд ли получится провести с собой в бассейн и мексиканца. Но это ничего. Он, Билли, всё внимательно рассмотрит, а потом расскажет ему. И сразу же натолкнулся на тяжёлый, не остывший еще, мутноватый взгляд. Ну конечно, как же это он сразу не сообразил: мексиканцу необходимо убедиться самому. Обязательно самому! Бедный, нелепый в своем фраке, Очкарик никогда не сможет понять, почему для Карлоса это так важно. Или он, мачо, которому нечего терять, решится и сделает это, или… Карлос представил себе, как снова разгорится ладонь, как он будет принюхиваться — на улице или в поезде метро — и гореть, бесконечно гореть изнутри жаром того раскалённого шоссе… Он посмотрел на удаляющуюся узкую спину, снова бросил — как уколол — непонятный взгляд в небо и шагнул за добычей.

Билли показалось, что три тёмные фигуры отпрыгнули от него, и хотел было кинуться за ними, ещё не зная, что собирается сделать в следующую минуту. Но тут на горбатом мостике появилась ещё одна фигура. В лучах восходящего солнца навстречу Билли шла женщина. Она была в длинном вечернем платье и двигалась неторопливо, раскинув в стороны руки и высоко подняв подбородок. Билли не заметил, когда именно мексиканец оказался рядом, только вдруг почувствовал сильные пальцы, сжимающие его локоть.

Теперь Карлос не сомневался: к нему приближалась та самая женщина, которая была ему нужна! Она безмятежно улыбалась. Сейчас он всё узнает, чего бы это ему ни стоило, и навсегда освободится от мучительного наваждения! Карлос отодвинул внезапно ставшего лишним Очкарика и загородил женщине дорогу. Он ожидал, что она испугается, закричит и, может быть, побежит обратно. Он приготовился ловить её, зажимать рот, опрокидывать на землю… Но женщина вообще не взглянула на Карлоса, она не сводила глаз с Очкарика. А Очкарик как-то вдруг съежился, приоткрыл рот и отступил к кустам.

Карлос, уже не думая ни о чём, тяжело катясь вниз по желобу желания и страха, коротко и резко толкнул женщину в грудь. От такого удара, от неожиданности она должна была вскрикнуть и упасть или, наоборот, упасть и вскрикнуть. Но Карлос почувствовал, что ему не хватает сил, чтобы уронить эту большую женщину на асфальт, — он знал это, даже ещё не коснувшись ее. Женщина была высокой — он не доставал ей до плеча — и очень крупной, с тяжёлыми грудями и широкими бедрами. «Да ведь как же это?» — промелькнуло в голове у Карлоса. Но остановиться он уже не мог. Женщина перевела свой светло-ласковый взгляд на Карлоса, как будто только что заметила его, и улыбнулась ему мягкими большими губами. Тогда, скривившись, Карлос отступил немного назад и, подпрыгнув, повис на ней всем телом, сжимая немеющими руками её большую шею. Женщина покачнулась под его весом, но устояла, потом пожала плечами и, обхватив Карлоса за плечи, бросилась с ним в кусты, опрокинув на ходу застывшего Очкарика.

Исцарапав лицо и руки о ветки, Билли упал и остался лежать на грязной земле, прислушиваясь то к себе, то к тому, что происходило в кустах. В себе он по-прежнему чувствовал лёгкую, немного безразличную пустоту, означающую начало и освобождение. Его прежний гений разлетелся вдребезги вместе с «железкой», но его было совсем не жаль, потому что взамен Билли должен получить что-то иное. Если верить тётушке, изменившиеся обстоятельства непременно заставят измениться и сам великий Дар. Любопытно, как именно? В кустах неподалеку слышались хруст веток, возня и сопение. Билли даже казалось, что он слышит треск разрываемой одежды, но ниточка общего приключения уже окончательно оборвалась, и ему стало совсем не интересно, что происходит с этим мексиканцем и смутно знакомой ему грузной теткой. Он уже собирался встать, когда рядом с ним закричали, и было непонятно, кто именно кричал. И тотчас же, споткнувшись о Билли, на аллею вывалился растрёпанный мексиканец.

Карлос не понимал, что происходит. В кустах он повалил большую женщину на землю, совсем так, как и собирался — жестко и безжалостно. Зная, что не может позволить себе пожалеть её, он был намеренно груб. Рывком оголил ей ноги и живот, а женщина, почему-то загадочно ему улыбаясь, покорно раздвинула большие белые ляжки и приподнялась так, чтобы ему было удобней сорвать с нее тёмную неширокую полоску трусов. Карлос в гневной решимости представлял себе этот момент немного иначе, но разбираться со своими фантазиями ему было некогда. Он ухватил рукой тонкую ткань, попутно поражаясь мягкости белого живота, слегка заколыхавшегося от его движения и… И невольно удержал руку. Ему не нужна была эта женщина, наоборот, он хотел раз и навсегда избавиться от наваждения, стать нормальным, как все. И для этого нужно было только рвануть кусок материи и увидеть, убедиться… Но рука почему-то отказывалась сделать последнее движение. Опрокинутая женщина качнула мощными бёдрами и взглянула на Карлоса, как ему показалось, нетерпеливо и насмешливо. Он успел разглядеть приоткрытые пухлые губы, содрогнулся, зарычал и быстро разорвал трусы. И замер. И закричал, не в силах сдержаться. Потом упал на руки, почти уткнувшись носом в приподнявшийся лобок. Ему — мачо, ни во что не верящему тяжёлому металлическому шару — захотелось заплакать и убить эту женщину. Но он знал, что не сможет, что у него ничего не получится. Поэтому он вскочил и в ужасе побежал прочь. Но споткнулся о лежащего дурачка-Очкарика и, не удержавшись на ногах, рухнул на асфальт. Перевернувшись на спину, Карлос хотел снова вскочить, но сил почему-то не было; он обмяк, запрокинул голову и уставился опустевшими глазами в небо, шепча не то проклятия, не то молитву.

Когда Билли прислушался к его бормотанию, то различил полупонятные обрывки фраз, в которых поминалась Дева Мария, белая женщина и — с особым жаром — отсутствие волос. Как у манекена! Как… как тогда! А-а, догадался понятливый и безразличный Билли, у этой не оказалось волос на лобке. Билли как-то упустил, почему, собственно, этот факт так важен для обезумевшего мексиканца, но было видно, что очень важен. А тот все кричал шёпотом в небо, что запутался, что больше ничего не понимает… Она гладкая, совершенно гладкая! Тут снова раздался шорох раздвигаемых веток, кто-то склонился над ними и хихикнул. Карлос вздрогнул всем телом и, увидев нависающую над ним белую грудь, сразу оказался на коленях.

— Не надо, — попросил он, — не надо, пожалуйста! Ты большая и гладкая, но не надо! Я не хочу!

— Солнышко, — сказала женщина, обращаясь к Билли, и тот вдруг, привстав от неожиданности, узнал Матильду. — Солнышко, ну откуда у тебя такие странные приятели? Сначала, вроде, изнасиловать хотел, подлец, а теперь вот дурачится.

Она похлопала Билли по руке и, не меняясь в лице, отвесила мексиканцу гулкую, мощную пощёчину. Мексиканец блаженно заулыбался и стал заваливаться на бок. Эта детская улыбка так быстро и неузнаваемо изменила его, как будто большая рука Матильды не ударила, а только налепила на запрокинутое лицо чужую весёлую маску.