Представьте, каким разложением было охвачено всё парижское общество, если даже в поваренных книгах для богачей встречались гнилостные пятна, предвещавшие надвигающийся бунт. В 1757 году бывший слуга Робер-Франсуа Дамьен (вероятно, озверев от прислуживания аристократии и бесконечного поливания цыплят утиным жиром) совершил покушение на Людовика XV – подобрался к королю настолько близко, что смог поцарапать его бок перочинным ножиком. Чудовищной и чрезмерной реакцией на это откровенно неумелое покушение стали пытки огнём, сдирание кожи, потрошение и четвертование (ужасные подробности описаны в трактате Мишеля Фуко «Надзирать и наказывать», 1975). Стало ясно, что вакхическая придворная жизнь (и ужины) это не очаровательное достоинство Ренессанса, а скорее анахроническая вспышка средневекового неравенства в позолоте искусства и технологий. Такого рода казнь не применялась с 1610 года – и никогда более.

Французская кухня подчёркивала неравенство, но стремление элиты сократить число сидящих за столом дало толчок развитию ресторанного дела и уводило еду в область личного. Первые рестораны открылись в 1760-е и к 1782 году уже приобрели достаточную популярность, обеспечившую грандиозный успех заведения Taverne Anglaise, которое открыл Антуан Бовилльер в отреставрированном Пале-Рояль на улице Ришелье в Париже.

Короли не учитывали, что небольшие собрания весьма благотворны для проектирования революций – здесь людям позволяется говорить друг с другом. Молчаливые приёмы пищи так и не прижились, поэтому, когда на трон взошёл Людовик XVI, он получил страну на грани революции, придуманной, главным образом, за ужином. В 1927 году Мао Цзэдун отметил в докладе о крестьянском движении в Хунани 1927 года: «Революция – это не званый обед, не литературное творчество, не рисование или вышивание». Но, живи он в Европе XVIII века, он бы сильно ошибался. Журналист и памфлетист Камиль Демулен (1760–1794), пресловутый дебошир, которого любили дразнить друзья, как-то за ужином в 1784 году пришёл в такое возбуждение, что запрыгнул на стол и начал швырять на пол тарелки, бокалы и приборы, сердито призывая к liberté, égalité, fraternité и прочим революционным ценностям. Пройдёт всего пять лет, и 11 июля 1789 года Демулен произнесёт похожую речь, стоя на столе в кафе, а его радикальные воззвания приведут к беспорядкам, которые достигнут пика через три дня, когда штурмом Бастилии начнётся Французская революция. К этому времени мода на званые ужины снова качнулась в сторону разрастающихся масштабных гала – таким образом Людовик XVI надеялся придать внешний блеск своему шаткому режиму, но всё закончилось революцией. Сбылись проницательные предвидения Людовика XIV, и большие группы людей сплотились в желании убить короля. Среди участников многочисленных собраний за ужином, где не требовались строгие манеры и философы выявляли симпатизирующих роялистам и скрытых мздоимцев, были Камиль Демулен; Луи Лежандр (1752–1797), мясник и оратор; Максимилиан Робеспьер (1758–1794), адвокат и формирующийся маньяк; Жорж Дантон (1759–1794), будущий первый председатель комитета общественного спасения; Фабр д'Эглантин (1750–1794), актёр, поэт и секретарь Дантона.

Гравюра анонимного художника, изображающая казнь Робера-Франсуа Дамьена (ок. 1757).

Стол, накрытый на тридцать персон. Из книги Винченцо Коррадо Il Cuoco galante «Галантная кухня» (1773).

Проблема заключалась в том, что званый ужин служил инструментом развращения аристократии. Его усердно пытались переквалифицировать в инструмент революции, но сама природа мероприятия вызывала подозрения. Сильные личности с противоречивыми мнениями, непростая социальная ситуация, алкоголь и атмосфера классовой борьбы – что пошло не так? Два главных деятеля революции, Жорж Дантон и Максимилиан Робеспьер, питали друг к другу неизбывную враждебность, родившуюся из дурного опыта вечеринок, на которых обидчиком чаще всего выступал Дантон. Возможно, из-за бесцеремонных уничижительных замечаний, которые Дантон отпускал в адрес Демулена, или виной всему случай, когда Дантон попросил юную леди высказаться о похабной книге итальянского изобретателя литературной порнографии Пьетро Аретино (1492–1556), но непреклонный пуританин Робеспьер считал себя непростительно оскорблённым. Даже в фильме «Дантон» (1983, Франция) сцена ужина изображается как баталия между этими двумя героями. Попытка примирения, предпринятая однажды в 1794 году за ужином, провалилась, спустя год Робеспьер отправил Дантона на эшафот, и с тех пор строго запрещенные званые ужины подобного рода называются «робеспьеризированными» (увы, неправда, но так должно быть).

Робеспьер, такой же коварный мастер званого ужина, как и Людовик XVI, на революционных суаре весь превращался в слух и на еду почти не отвлекался. Заметивший эту практику Дантон отзывался об этом с сожалением. Из-за постоянной бдительности претерпел крайние лишения секретарь Дантона Фабр д'Эглантин, чью преданную любовь к драматургу Мольеру (1622–1673) Робеспьер расценил как положительный тест на опасную принадлежность к высшему классу – в итоге Фабр д'Эглантин тоже оказался на эшафоте. Но всё могло сработать и по-другому: Луи Лежандр, который по всем признакам должен был последовать на казнь вслед за Дантоном или даже опередить его, спасся исключительно благодаря колкостям, которые он постоянно говорил за ужином в адрес Дантона, его образа жизни и пристрастия к роскоши.

Замысловатое завершение спектра революционных действий происходило, как вы догадываетесь, в том числе и за накрытым столом. В предшествующий период особую роль сыграли две главные фигуры: граф Оноре Габриэль Рикети де Мирабо (1749–1791), опальный аристократ, возобновивший политическую карьеру в качестве переговорщика между королем и революционерами, и Чарльз Морис де Талейран-Перигор (1754–1838), епископ и советник Людовика XVI (а позднее Наполеона, Людовика XVIII и Луи-Филиппа). После штурма Бастилии в 1789 году Людовик XVI сосредоточил усилия на том, чтобы спасти собственную власть от полного краха. По следам большого приёма, на котором Мирабо привёл в ужас дам и слуг грубыми манерами и неуемным аппетитом, сторонники короля устроили частную вечеринку, где попытались переманить графа на свою сторону. Попытка, как показывает история, увенчалась успехом, и к 1790 году Мирабо, изображая революционера, одновременно работал на корону и Австрию. Прагматичный и циничный Талейран, один из известнейших политических манипуляторов, не мог не видеть предначертанное. И, пока Мирабо пытался набить карманы, выстраивая центральную ось между полным разрушением страны и сохранением монархии, Талейран готовился к более экстремальным действиям. Вместе они посещали бесчисленные вечеринки, где тестировали убеждения друг друга и опробовали риторику. А потом, кажется, ход сделал Талейран. В завершение одного продолжительного застолья с четырьмя другими участниками, имевшего место в ресторане Robert's на Пале-Рояль, Талейран услужливо велел подать кофе и шоколад – весьма полезные для пищеварения Мирабо. Сразу после этого Мирабо умер.