Алина наконец-то была практически счастлива. За два года, прошедших с момента ее возвращения в Москву, ей удалось добиться некоторых успехов. Конечно, на персональную фотостудию ей еще работать и работать, но все-таки ей удалось переместить рабочий кабинет из собственной квартиры. Сейчас то подвальное помещение, что снимала она вместе с еще двумя такими же непризнанными гениями, правда, мужского пола, позволяло ей изготавливать недорогие, но качественные портфолио для начинающих моделей, танцовщиц, детишек, чьи мамаши были одержимы славой, и всех-всех-всех, кто обладал желанием и некоторой суммой денег. На фотографиях всегда стояла фамилия автора, что давало надежду с оптимизмом смотреть в будущее. Если изображения очередной нимфетки придутся по душе в каком-нибудь крупном агентстве, то, возможно, корифеи модельного бизнеса заинтересуются и именем фотографа. Нет, Алина не мечтала увидеть свои работы на обложке «Vogue» или «Cosmopolitan», но, если бы они попали туда, она смогла бы позволить себе тратить чуть больше времени на то, что на самом деле приносило ей удовольствие. А пока портреты занимали все ее время. Это было невероятно скучно, но необходимо. Надо было кормить себя, попугая и Шурика.

Шурик… Он появился в студии год назад. «Жлоб!» — решила тогда Алина, мельком взглянув на длинные густые распущенные волосы, кожаные обтягивающие штаны, короткую куртку с бахромой по всей длине рукавов и дешевые перстни на обоих безымянных пальцах. Жлоб подошел к ней почти вплотную и, обдав приторно-сладким запахом парфюма, промяукал в самое ухо:

— Мне бы портфолио.

Алина отстранилась, не скрывая брезгливой гримасы, махнула головой на ширму:

— Переодевайтесь, если надо.

Посетитель, ухмыляясь, снова придвинулся и издевательски прошептал:

— Мне бы фотографа.

— Это я.

— Ты-ы-ы? — так откровенно и без тени смущения удивился хам, что девушка невольно залилась краской.

— Не нравится? До свидания, — презрительно процедила она.

— Нравится, нравится. Очень нравится. И тебе понравится, — отчего-то засмеялся он и отправился за ширму.

— Сколько снимков? — Алина устанавливает отражатели.

— Штук пять-шесть, только с разным фоном.

— Еще и фон подавай, — бухтит она, вынимает соты с фонами, пробует то один, то другой, играет со светом, поднимает голову и едва успевает схватить падающий зонт, к которому она прислонилась от неожиданности увиденного. Перед ней стоит идеальная груда мышц, наготу которой прикрывают три ярко-красные полоски. Конечно, ей доводилось снимать мужчин-моделей, но ни один из них не проявлял желания обнажаться в начале творческого процесса. Идиот. Или не модель.

— Ты мальчик по вызову, что ли? — девушке совершенно не хочется бороться за такого клиента.

— Дура. Я — стриптизер.

В его голосе столько гнева и обиды, что Алина решает проглотить оскорбление и, жестом пригласив мужчину на подиум, начинает отдавать привычные команды:

— Двигайся.

— Не застывай, пока я не скажу.

— Еще.

— Работай лицом, а не только…

— Волосы откинь.

— Убери ухмылку.

— Так, держи позу.

— Еще.

— Молодец.

— Все. Стоп. Снято.

Он одевался, Алина отбирала снимки. Посмотрела на него, вышедшего из-за ширмы: такого наглого, самодовольного, не удержалась — бросила:

— И что только заставляет мужиков идти в стриптизеры?

— Поживи в интернате, тогда узнаешь, — и все его бахвальство вмиг улетучилось.

— Ты жил в интернате?

— А тебе-то что? Ты, чай, не сирота. Ты не мечтала о том, что когда-нибудь тебя полюбят, ты не жаждала внимания, восхищения. Выросла небось на всем готовеньком за спиной родителей и только и можешь, что презирать таких, как я.

Алина не думала о том, что не все такие, как он, становятся стриптизерами. Она вообще ни о чем не думала. Она лишь слышала его слова, которые гулким эхом отзывались в ее сердце. Она ловила фразы, которые он говорил о себе, и знала, что это все о ней. Алина не любила ходить по студии перед клиентами, но тогда она встала со своего стула и молча продефилировала до подиума и обратно, чуть припадая на одну ногу. Остановилась перед ним, взглянула в глаза и прошептала надрывно:

— Если б ты только знал…

Шурик переехал к ней через два дня. Работу в клубе оставил. «Ты ведь не против, малыш?» Искал себя, но не нашел ни в фитнес-клубе, ни в школе танцев, ни в обычной школе в роли учителя физкультуры. Обрел покой на диване, озадачив Алину просьбой «добиться наконец известности», чтобы пристроить его ни много ни мало в «Тодес»[6], поскольку остальные «конторы оказались мелковаты для масштаба его одаренности». «Хорошо, что на Большой театр не замахнулся», — подумала тогда Алина, но спорить не стала. Они были одним целым. Разные, но похожие: обиженные жизнью, проклинающие судьбу люди.

С тех пор жизнь шла своим чередом: Алина пропадала в студии, Шурик — дома, иногда даже приподнимаясь с дивана, чтобы сходить в магазин или приготовить ужин. Случалось, Алине удавалось выкроить несколько свободных часов, и она вылезала из своего подвала и не плелась домой, прихрамывая и покачиваясь, а летела, практически не наступая на больную ногу. Летела туда, куда хотела: к небу и к траве, к солнцу и к тучам, к морозному утру и к влажному вечеру, к тротуарам, наводненным прохожими, и к пустынным переулкам, к девчушке, испуганно застывшей на светофоре, и к старушке, бездумно перебегающей гудящий проспект, — к натурным съемкам, к пейзажам, к секундам, к мгновениям.

Здесь Алина могла почувствовать себя свободной от технических особенностей процесса фотографии. По-гречески «фотография» означает «светопись», а возни с выстраиванием света ей хватало и в студии. На улицах она искала другого: ловила линии, выстраивала композиции, находила точки пересечения для усиления перспективы, впитывала и старалась воплотить на снимках эмоциональность и динамику сюжета. Алине нравилось, что на открытой местности предметы и лица теряли яркость и контрастность, удаляясь от объектива. Можно было «лениться»: не выставлять смазанный фон, не стараться приглушить краски заднего плана. То, что она хотела запечатлеть, оказывалось в необходимом фокусе и в нужном ракурсе почти всегда, когда она успевала поймать камерой ту секунду, которая и должна была, с ее точки зрения, длиться вечно. И ей это удавалось.

— Классные снимки! — оценил как-то один из коллег. — Давай я поговорю кое с кем, выставку тебе организуем.

— Давай, — загорелась тогда.

Выставка открылась в приблизительно таком же подвале, в каком размещалась их фотостудия. В первый день ее посетили два неформала и несколько местных жителей, а во второй Алина выставку закрыла, работы увезла и больше никому не показывала, решила, что размениваться не будет. Она не помнила, чтобы та, что по-прежнему не покидала все ее мысли, когда-либо играла на помойке. Конечно, та не сразу очутилась в Карнеги-холле, все постепенно, но площадки все же были не самыми плохими, а у Алины, следовательно, должны быть лучше.