Дон Кихота в один ряд с Чичиковым, Плюшкиным, Тартюфом, Победоносиковым или Иудушкой Головлёвым. Весь смысл его деятельности совершенно иной.

Выдавая частности за главное, считая косностью то, что косностью не является, видя сатиру там, где её вовсе нет, и перепутав всё на свете, можно очень легко доказать, что сатирическим характерам присущи черты косности, автоматизма, механичности, животности и т. д., да вся беда в том, что таким доказательствам трудно поверить.

Понимая сатирическое как косное, автоматическое, механическое, то есть в том ограниченном смысле, как понимал комическое вообще Бергсон, и Я. Эльсберг приходит к выводу, что сатирическая типизация заключается в том, что сатирик придаёт своим героям черты автоматичности, механичности, кукольности, вещественности. Сатирическое, однако, не сводится к автоматическому или механическому, а заключается прежде всего в определённой отрицательной направленности, которая может проявляться чрезвычайно разнообразно. Жизнь необъятна, неисчерпаема. К тому же она непрерывно меняется, и мы никогда не можем сказать, что уже всё знаем о ней. Какие-то явления жизни, даже будучи выделены в отдельную группу, например в группу сатирических явлений, всё же окажутся крайне многообразными. Мы не постигнем, не изучим этих явлений во всей их глубине, если будем изображать их по шаблону, придавая всё те же известные нам черты косности или автоматичности. Для того чтоб изобразить подлинный сатирический тип (точно так же, как и любой другой тип), его надо увидеть в жизни, а не конструировать механически, придавая те или иные, заранее известные черты.

Замечая, что сатирические образы не создаются каждый раз по одному шаблону, то есть путём придания персонажам черт автоматичности, механичности, животности и пр., Я. Эльсберг приходит к мысли, что помимо описанной им сатирической типизации существует и какая-то другая, по которой сатирические типы создаются уже каким-то другим путём. Так, он пишет: «Заслуживают специального рассмотрения особенности сатирической типизации в произведениях несатирических. Сатирические принципы типизации в этих последних проявляются своеобразно и по большей части не так резко, прямо, заострённо, как в произведениях, принадлежащих к сатирическому роду. Своеобразие это вытекает из необходимости ввести сатирические персонажи в систему образов, созданную на основе несатирических художественных принципов, не нарушая при этом художественного единства произведения. Сатирический мир в “Истории одного города” или в “Дневнике провинциала” обладает полной внутренней цельностью и замкнутостью. Бородавкина или Угрюм-Бурчеева нельзя механически перенести в “Анну Каренину”, а Менандра Прелестнова в “Братья Карамазовы”, например».

Бородавкина или Угрюм-Бурчеева нельзя механически перенести в «Анну Каренину» вовсе не потому, что «История одного города» произведение сатирическое, а «Анна Каренина» – несатирическое. Угрюм-Бурчеев, который пережёвывал воловьи жилы и сам себя подвергал дисциплинарным взысканиям, Бородавкин с его недреманным оком, точно так же как и Брудастый с органчиком в голове, – это образы сказочные, фантастические и именно поэтому неуместные в таком нефантастическом произведении, как «Анна Каренина». По этой же причине в «Анне Карениной» были бы неуместны образы Ильи Муромца или Змея Горыныча, хотя они так же несатиричны, как и сама Анна Каренина. В то же время Бородавкина и Угрюм-Бурчеева нельзя было бы перенести и в такие произведения, как «Человек в футляре», «Унтер Пришибеев», «Мёртвые души», «Ревизор», хотя эти произведения, в отличие от «Анны Карениной», уже полностью принадлежат к сатирическому роду.

Совершенно очевидно, что дело здесь вовсе не в принадлежности или непринадлежности к сатирическому роду, а в принадлежности или непринадлежности к роду сказочному, фантастическому, то есть к роду тех изобразительных средств, которые избирает писатель для наилучшего выявления своего замысла. Образы из «Истории одного города» и из «Анны Карениной» не вяжутся между собой не потому, что первые взяты из сатирического произведения, а вторые из несатирического, а потому что первые – образы фантастические, а вторые – нефантастические. Это обстоятельство скорее может дать повод предположить, что существует не какая-то специальная сатирическая типизация, а типизация сказочная, фантастическая, употребляющаяся для создания сказочных фантастических образов.

На самом деле, если одним из основных элементов типизации является обобщение, то сказочные образы отличаются большей обобщённостью, условностью, отвлечённостью, чем образы несказочные. В сказочных образах мы уже не изображаем индивидуальных черт, а даём какие-то общие черты в отвлечении их от какой бы то ни было человеческой индивидуальности. Так, например, в образе Сокола из «Песни о Соколе» Горький изобразил какие-то высокие порывы человеческой души, без обычной индивидуализации, то есть без привязывания этих черт (высоких порывов души) к какой-нибудь конкретной человеческой личности. В сказочных, фантастических образах мы фактически уже не встречаемся с типами, то есть с типическими характерами в обычном понимании этого слова, и даже такие образы, как Брудастый с органчиком в голове или Угрюм-Бурчеев (то есть всё-таки люди, а не условные животные) – это не типы, не типические характеры, как не тип баба-яга.

Всё это, однако, не говорит о том, что в сказке, в фантастическом произведении отсутствует типизация, а лишь напоминает, что типизация не сводится исключительно к изображению типов, типических характеров. Мы сделаем ошибку, если допустим, что существует какая-то специальная сказочная, фантастическая типизация, отличная от типизации обычной, то есть реалистической. Допустив это, мы неизбежно должны будем прийти к выводу, что сказка и вообще фантастика (в том числе и научная) уже не принадлежат к реалистическому искусству и от этих жанров необходимо избавиться. Делать такие выводы было бы неправильно, так как реалистическая типизация не ограничивается созданием типических характеров, а понимается широко, как отражение типических свойств действительности, как отражение закономерностей, существующих в жизни. Если сказка, басня, научно-фантастическое произведение будут удовлетворять этому требованию, если они будут отражать те или иные реально существующие жизненные закономерности, то и они будут произведениями реалистическими, независимо от того, принадлежат ли они к жанру сатирическому или несатирическому.

Когда мы говорим о существовании какой-то специальной сатирической типизации, отличной от обычной реалистической типизации, мы опять же фактически соглашаемся, что сатирические произведения – это произведения уже не реалистические, не художественные, выпадающие из сферы искусства. На самом деле подлинно сатирические произведения вполне реалистичны и художественны, потому что создаются на основе не той узко понимаемой типизации, требования которой сводятся к изображению типических характеров в единстве общих и индивидуальных черт, а подчиняются той типизации, которая заботится о широком отражении типических свойств действительности, в связи с чем и допускает использование и типических характеров, и характеров индивидуальных, условных, сказочных, фантастических образов (персонажей). В таком понимании реалистической типизации содержится обоснование тех широких возможностей в области жанрового и стилевого разнообразия, которое допускается в рамках реализма. Такое понимание реалистической типизации вытекает из анализа подлинно художественных произведений, независимо от их принадлежности к тому или иному жанру. Вполне осознанно или в какой-то мере безотчётно, но художник подчиняется именно таким образом понимаемой типизации, когда создаёт