И прежде чем Харви успел открыть рот, Эл покинул библиотеку.

Рэндолл уставился на пустой стакан. Наконец поднялся, швырнул стакан на ковер.

– Черт! – выругался он. – Да провались оно все!

Когда совещание закончилось, Морин вышла из дома.

Повсюду висел легкий туман, и она даже не обратила на него внимания. Дымка эта никому не мешала, никого не беспокоила. Видимость была хорошей на несколько миль, и Морин различала снег, покрывающий вершины Высокой Сьерры и ее склоны. Сугробы лежали на южной части Коровьей горы, а ведь ее высота не достигала и пяти тысяч футов.

Скоро снег выпадет и в долине.

Молодая женщина поежилась на холодном ветру, но не испытывала искушения вернуться в дом и надеть что-нибудь потеплее. Тогда бы она столкнулась с Харви и была бы вынуждена вновь отводить взгляд.

Ей не хотелось никого видеть, однако она приветливо улыбнулась Элис Кокс – та до сих пор не слезла со своей лошади.

Потом Морин не столько услышала, сколько почувствовала, как кто-то подошел и встал у нее за спиной. Она напряглась и медленно обернулась.

– Холодно, – сказал преподобный Варли. – Вам бы следовало надеть куртку.

– Ничего страшного! – И она опять посмотрела на склоны Сьерры.

Где-то там сейчас живет сын Харви. Те, кто побывал у скаутов, рассказывали, что ребята неплохо устроились.

Она снова повернулась к Варли.

– Вам можно доверять, – произнесла Морин.

– Надеюсь, что так, – улыбнулся он. – Моя миссия – выслушивать людей, рассказывающих о своих бедах.

– А я думала, ваше главное дело – молиться, – цинично парировала она, не понимая, отчего ей хочется уязвить священника.

– Я продолжаю взывать к Господу, но молитву нельзя назвать делом.

– Нельзя.

Он прав. Том Варли справлялся со своими обязанностями. Он мог бы претендовать на гораздо большую долю, чем та, которую брал со своих прихожан. Многие жители долины отдавали ему часть своих продуктовых пайков, и он распределял приношения, правда, никому не говорил – каким образом. Джордж подозревал, что он подкармливает чужаков. Кристофер побаивался преподобного. В примитивных обществах священники и колдуны внушают страх…

– Хотелось бы мне, чтобы тот День действительно стал днем Страшного суда, – не подумав, ляпнула Морин.

– Почему?

– Ну… тогда это хоть что-нибудь бы означало. А сейчас в этом нет смысла. И не говорите мне о воле Божьей и Его неисповедимых путях.

– Не буду вас утруждать своей болтовней. Но вы сами верите в то, что сказали?

– Да. Я пыталась. Не получается. Я не могу верить в Бога, который сотворил такое! Ни в чем нет никакой цели! – воскликнула Морин. – Скоро зима. И мы переживем ее – некоторые. А потом еще одну зиму. И еще. Зачем вообще о чем-то беспокоиться?

Она не могла смотреть на Варли, но заметила, что его выразительные – прямо-таки «собачьи» – глаза полны сочувствия и понимания. Наверное, она напрашивалась на жалость, хотя в данный момент это оказалось просто невыносимо.

Она спустилась с крыльца и бросилась прочь.

Варли направился следом за ней.

– Морин!

Она продолжала идти к подъездной аллее. Он догнал ее и зашагал рядом.

– Прошу вас.

– Что? – огрызнулась она. – Что вы можете сказать? Все это правда.

– Большинство из нас жаждет выжить, – промолвил он.

– Да. Интересно, зачем?

– Вы знаете ответ. Вы тоже хотите жить.

– Но иначе.

– Все не так уж и плохо…

– Послушайте. Я думала, я нашла цель… Жизнь состоит из работы. Я даже могла поверить в такой вот постулат. Но теперь у меня ничего нет. Я совершенно бесполезна.

– Неправда.

– Правда. Но и раньше я тоже… существовала. Иногда мне удавалось почувствовать себя счастливой, быть частью чужой жизни. Порой я могла обманывать себя, хотя ничего хорошего мне это не приносило. Я плыла по течению, не видела ни в чем особенного смысла, и мне было наплевать… Но появился Молот и отнял у меня эти жалкие крохи. Он все унес.

– Но вы нужны Твердыне, – возразил Варли. – От вас многие зависят, люди в вас нуждаются.

Она рассмеялась.

– Зачем? Эл Харди и Эйлин трудятся не покладая рук. Папа принимает решения. А Морин? – Она фыркнула – Она делает окружающих несчастными, у нее бывают приступы черной меланхолии, которую она распространяет как заразу. Она ужом вьется, чтобы повидаться с любовником, после чего уничтожает бедного сукина сына, отказываясь разговаривать с ним на людях. А почему? Она боится этим погубить его, но ей не хватает духу перестать с ним трахаться. Ну? Это ведь хуже, чем быть просто бесполезной?

Осуждающей реакции на ее гневную речь не последовало. Морин стало стыдно – за себя и за то, что она пыталась… Что пыталась? Неважно.

– Значит, вам кто-то дорог, – произнес преподобный. – Ваш любовник. Он – тот, с кем вы хотели бы жить вместе.

Она горько улыбнулась.

– Вы что, не понимаете? Я теряюсь в догадках! И боюсь узнать. Я хочу любить и быть любимой, но не думаю, что я это умею. Я боюсь, что все уже позади. А выяснить ничего я не могу, ведь я – наследница престола! Вероятно, мне надо выйти замуж за Джорджа и смириться.

На сей раз реакция последовала. Варли удивился:

– Ваш любовник – мистер Кристофер?

– Господи, нет! Джордж первый убил бы его.

– Сомневаюсь. Он очень приличный человек.

– Не уверена. Кстати, вот тогда я бы смогла во всем разобраться. Понять, способна ли я вообще испытывать чувства. Как бы узнать, не забрал ли Молот и это тоже? Извините. Зря я с вами разоткровенничалась. Вы ничем не можете помочь.

– Я могу слушать. И сказать вам, что вижу цель в жизни. Нашу огромную Вселенную создали совсем не случайно, Морин.

– А Молот – случайно?

– Нет.

– Тогда зачем?

Варли покачал головой.

– Возможно, для того чтобы встряхнуть некую вашингтонскую светскую львицу – чтобы она проанализировала собственную жизнь. Быть может, только ради этого. Из-за вас.

– Что за безумие, преподобный!

– Я верю, что Молот появился неспроста, но причина каждому из нас видится по-своему.

– Давайте-ка вернемся обратно. Я замерзла.

Морин повернулась и быстро пошла к особняку.

«Сегодня ночью я буду с Харви, – подумала она. – И я скажу ему все. Я должна. Мне больше не выдержать».