постоянно настаивали на взятии Зосимова, а Шульц как раз советовала ограничиться там просто заслоном, а все силы двигать на юго-восток, на острие нашего прорыва. Дескать, как только замкнётся кольцо окружения, так и Зосимов неважен станет.

— Помню, помню, — досадливо отмахнулся Троцкий. — Надо признать, в этих словах имелся определённый смысл… Однако…

— Она ввела нас в заблуждение! — с пылом подхватил Сиверс. — Пыталась отвлечь наше внимание от стратегически важного пункта!..

— Не заговаривайте мне зубы, товарищ краском, — Троцкий раздражённо поморщился. — Фронтом командуете вы, а не Шульц. Она могла что-то вам советовать, но решения принимали вы.

Сиверсу, похоже, очень хотелось ответить чем-то вроде «но последней-то инстанцией оставались вы, товарищ нарком…» — однако он бросил взгляд на Йоську Бешанова и лишь молча склонил голову. Молчали и Иона Якир, и другие краскомы.

— Однако, так или иначе, а штурмы Зосимова провалились, — подвёл итог Троцкий. — Белые нанесли контрудар, опрокинули наши ослабленные бесплодными атаками части под этим проклятым городишкой, одновременно перешли в наступление с юга и замкнули кольцо. Юго-восточный фронт товарища Александра Егорова угодил в такую же западню. Его ударную группировку отрезали от остальных сил о окружили восточнее речи Чир.

Лев Давидович повторял всем известное. Белые армии действительно перешли во внезапное контрнаступление, в окопах под Воронежем остались считанные единицы солдат, надо сказать, довольно мастерски изображавшие присутствие полнокровных частей.

— Разведка прошляпила, — после краткого молчания бросил Троцкий. — Следили за воинскими эшелонами, за погрузкой беляков на станциях… а они, видать, пешим порядком, да ночами, да проселочными дорогами… уж не знаю, как, а основные силы они из-под Воронежа вывели. Пока мы готовили им Канны, они успели устроить нам свои. В двух экземплярах. Что намерены предпринять, товарищи?

К этому вопросу Сиверс был готов. Он заговорил, чётко, уверенно, водя указкой по карте и перечисляя соединения, которые смогут «не только закрыть брешь, но и опрокинуть обнаглевших беляков».

— Чушь! — вдруг вспыхнул Троцкий. — Кого вы хотите бросить туда? — красных курсантов из Рязанского пехотного училища? А вы в курсе, что их всех оттуда уже забрали? 28-ая, 29-ая и 30-ая стрелковые дивизии существуют только на бумаге, приказ об их формировании был отдан мною заблаговременно, но изменники на местах из числа вонспецов саботировали мои распоряжения!.. И я узнал об этом буквально только что!

— Красное казачество… — сдавленно проговорил Сиверс, но нарком только рукой махнул.

— Мигом обернётся белым, если только те им предложат землицы, оружия да не вмешиваться совсем в их хуторские дела. А царь-то сейчас пообещает всё, что угодно. Небось ведь и Егоров с Юго-восточным фронтом застряли на Чире не просто так. Ну, так что, товарищ Сиверс, кроме частей, кои ещё сформировать нужно, ничего у вас под рукой нет?

— Постойте, товарищ нарком, но как же «ничего нет»? Мы задействовали далеко не все полки старой армии!

— Которые не задействовали, разбросаны от Архангельска и до Владивостока. К тому же все самые надёжные части уже здесь, на фронте. Нет, товарищ Сиверс, неверное вы понимаете текущий момент!.. Нет, Рудольф Фердинандович, сейчас надо не квадратики на картах рисовать!.. Впору задуматься, по плечу ли вам руководство фронтом в столь напряжённой обстановке!.. — Троцкий несколько картинно отбросил карандаш. — Немедля — я подчёркиваю, немедля! — разверните самую бешеную, самую яростную работу по мобилизации всего харьковского пролетариата. Всего, вам это понятно? И вообще, по всей территории, находящейся под вашей ответственностью, в Курске, Белгороде, Орле, Воронеже, Брянске!.. Егоров начнёт то же самое в Тамбове, Саратове, Пензе, Самаре, Царицыне!.. я немедля обращусь в ЦК — подобную же мобилизацию рабочих объявим в Москве и Петербурге, на Урале, в Сибири. Но Сибирь — это дело не одного дня, а вот московско-петроградский пролетариат нам может очень помочь. И кампания нам нужна тоже совершенно бешеная! «Все на борьбу с бывшим царём!» «Революция в опасности!». Актив партии тоже должен отправиться на фронт — в истребительных батальонах. Если надо, поставим их позади старых полков, пусть расстреливают бегущих. Военспецов лишний раз предупредить — расстрел всей семьи за измену. Да, и показательно расстрелять десятка два-три, с широким распубликованием.

— Но никто из военспецов не изменял…

— Это вам так кажется, товарищ Сиверс. Непременно изменял! В этом и заключается причина временных, сугубо временных успехов нашего классового врага! Так мы и объявим. Вот Ямпольский этот — очень даже можно расстрелять. Зосимов не взял — потому что не смог или потому что не хотел?..

— Комдив Ямпольский сейчас в окружении и уж скорее белые его сами расстреляют…

— Тем лучше! А мы расстреляем его семью. Расстреляем одну — а тысячи других военспецов даже и мысль забудут об измене!

Троцкий даже не говорил, он вещал, словно с трибуны. Он излучал сейчас абсолютную уверенность в победе, в том, что все эти расстрелы совершенно оправданы и необходимы. «Цель оправдывает средства, если цель эта — спасение души», ну, или мировой революции.

— Отведите все войска, какие возможно, пока они сами не оказались в окружении. Снимайте со спокойных участков фронта всё, вплоть до отдельных рот. Но самое главное — новые части! Пусть беляки сейчас радуются, занимая пустоту. Не сомневаюсь, что до Харькова они дойдут — и тут вы их должны встретить поистине железокаменной обороной! Пусть обломают о неё зубы!

— Вы думаете, товарищ нарком, они пойдут именно на Харьков? Не на север?

— Сперва на Харьков. Наверняка попытаются окружить и разгромить правый фланг нашего фронта, что примыкает к Днепру — пользуясь пассивностью германцев и гетманцев. Ну, с последними-то дело ясно — «мій будинок з краю» — а вот с немцами… хм… надо обдумать. Итак, вам всё ясно, товарищ Сиверс? Приказ о немедленной и всеобщей мобилизации — мне на подпись, сейчас, не откладывая ни на минуту! И, кстати, где эта ваша Шульц?!

— Здесь эта наша Шульц, — раздался спокойный голос от дверей.

Троцкий замер. Брови его изумлённо дрогнули, даже ему, железному трибуну революции, понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя.

Наконец он обернулся — и столкнулся со спокойным, даже чуть отрешённым взглядом Ирины Ивановны. Она была в гражданском, одетая, словно учительница, строго, в тёмное.

— Где вы пропадали, Шульц? Почему не на месте?

— Командующий фронтом Сиверс перестал мне доверять, — пожала она плечами. — Всё, что возможно, всё, что было в моих силах, я сделала. И отправилась на квартиру, простите, вымыться. И наконец-то постирать форму. Извините за столь интимные подробности, но, похоже, от меня скоро будут требовать отчёты о походах в кабинет задумчивости.

Рудольф Сиверс казался совершенно растерянным. Иона Якир хлопал глазами. Даже Бешанов вылупился на Ирину Ивановну абсолютно непонимающим взглядом.

— А-а, товарищи, — мягко сказала товарищ Шульц, подходя к карте. — Всё ясно. Решили, что я шпионка белых, что попытаюсь скрыться и всё