Кажется, если бы он был в состоянии, то бесчисленное множество китайских голов слетело бы с плеч в интересах скучающих европейцев.

огда Николай! Иванович рассказал Лене и старикам о всём случившемся, то эти простые люди пришли в негодование.

— Эх, эх! — воскликнул Василий Иванович. Не ведают господа эти, что творят! Придётся им расплатиться за всё...

— Вы так Думаете, Василий Иванович? — спросил Шатов.

— Какое думаю — уверен! Вызнал я этих китайцев... Всё припомнят! Ну, тогда держись, Европа!

— Когда-то ещё будет это?

— Может быть, и не скоро, а может, это время и не за горами. Отольются кошке мышкины слёзы. Ох как отольются.

Лена приняла известие о гибели Синь-Хо сравнительно спокойно.

— Бедный, бедный! — прошептала она, грустно покачивая головой. — Жаль его мне, он всегда был так добр к нам с Уинг-Ти.

— Уинг-Ти теперь сирота, — осторожно заметил Николай Иванович.

— Ах да! Но я никогда не знала её братьев. Впрочем, во всём этом я усматриваю перст судьбы...

— Как так?

— В смысле возмездия.

— За что? Уж не за измену ли Родине?

Лена пожала плечами:

— Об этом я не смею судить. С одной стороны, они как будто действительно изменили, с другой — нет... Но вот их руки оказались в крови Синь-Хо...

— Они мстили за отца.

— Верю, но ты же сам рассказал, что даже рука палача не поднялась на этого человека... Стало быть, не нужно было вмешиваться и им. Впрочем, жаль их... Уинг-Ти горько плакала о братьях... Знаешь что? Я оставлю эту милую девочку у себя и... и потом, после нашей свадьбы, не расстанусь с нею.

Шатов улыбнулся.

— Чему ты улыбаешься? — спросила Лена.

— Вряд ли твой проект исполнится.

— А что же может помещать?

— Есть кое-что. Помнишь Зинченко?..

— Этого славного казака? Он не раз заходил к нам...

— Вот, вот. Его.

— Ну так что же?

— Он имеет самые серьёзные виды на твою Уинг-Ти.

— Ах да! Я же знаю об этом! — вспомнила Елена.

— Зинченко теперь в составе тянь-цзиньского отряда. Но он скоро покончит свои срок и будет отпущен. Вероятно, он предпочтёт вернуться на родину с невестой по крайней мере, если уже не с женой. Что ты, Лена, думаешь об этом?..

— Я буду очень рада... Мне этот казак очень симпатичен.

— Вот то-то! Зинченко уже просил меня убедить маленькую Уинг-Ти принять христианство.

— Да она и теперь христианка!

— Разве? Так скоро?

— Не забывай, что мы пробыли вместе несколько месяцев. Теперь для неё необходим только обряд крещения.

— Прекрасно! Всё устраивается к лучшему, только бы нам поскорее убраться из этого теперь проклятого места.

Лена вздохнула.

— Да, Николай, поскорее бы... Знаешь, я постарела душой в эти последние недели пребывания здесь. Никогда не поверила бы, если бы не видела многого сама, чтобы люди, кичащиеся своей культурностью, гуманностью, могли показать себя в таком свете, в каком выказали здесь себя европейцы.

— Да и никто бы не мог этому поверить, милая. Но против очевидного не пойдёшь. Англичане в Южной Африке уже достаточно показали, что такое первая по своей культурности нация в Европе, а все остальные европейские народы Воочию подтвердили, что Они не желают отставать от передовых людей с Британских островов. Право, остаётся лишь благодарить Бога, что мы, русские, стоим особняком от них.

— И эта благодарность не будет фарисейская... Милость к побеждённым всегда лежала в основаниях русских войн.

Они замолчали. Впечатления разом нахлынули на Лену и её жениха. Невольно вспомнились девушке сцены буйства на улицах Пекина, и она поняла, что это был протест народных масс против подпавших под чуждое, тлетворное влияние соотечественников, протест, может быть, и бессмысленный, невозможно грубый по выполнению, но подсказанный инстинктом народа. Припомнила она императрицу Тце-Хси, Туана, Синь-Хо, которых, хотя и мельком, видела во время своего невольного пребывания в павильоне императорского парка, и поняла, что это были патриоты, искренно любившие свою Родину и видевшие её счастье в сохранении многовековых устоев быта — устоев, которые ради своих узких коммерческих выгод принялись расшатывать европейцы Запада; поняла она, что это были не звери, не дикари, а люди, как и все, с общелюдскими ошибками и заблуждениями, но более симпатичные по своей сущности, чем кичащиеся культурой западные европейцы. Вспомнился Лене несчастный Вань-Цзы, и поняла она, что в лице этого молодого человека, объевропеившегося, но в то же время оставшегося китайцем до мозга костей, являлось новое будущее поколение страны Неба, готовое взять у Европы только хорошее, отринув всё дурное, и на этой почве не воссоздать или перестроить свою родину, а только уничтожить в её быте всё, что оставила дурного народу его многотысячелетняя жизнь... Вместе с тем, вспомнила она о всех хорошо известных ей подвигах европейцев, пришедших в недавно великолепную столицу Китая и камня на камне не оставивших в ней, и поняла, что недавние дикари европейского материка: вандалы, алеманы, галлы, саксы, пикты, скотты и пр., к которым порядочно-таки примешано крови диких гуннов, так и остались ими, несмотря на мнимый внешний лоск, которым они напрасно стараются прикрыть своё внутреннее убожество.

Почти о том же самом, что и Лена, думал сейчас Шатов. Невольно провёл он параллель между алчной Европой и славянами, какими являются русские люди. Он сам был участником и очевидцем всех совершавшихся событий. В то самое время, когда русские выказывали своё могущество и в великих проявлениях духа, и в деле милосердия к побеждённому врагу и своё полнейшее бескорыстие и идейные цели, все остальные мечтали только о собственных выгодах, одни, кто покрупнее, в смысле захвата чужих территорий, другие, помельче, в смысле грабежа и насилия над беззащитным и слабым народом, который, однако, при всей своей слабости, мог бы дать решительный отпор этим жалким пигмеям европейского Запада, если бы вместе с ними не был русский титан... Совершенно невольно согласился Шатов с мнением старика Кочерова, что трагедия ещё далеко не кончена, что разыгран лишь первый акт её, каково же будет дальнейшее содержание и во что разовьётся действие, может показать только будущее.

— Эх, поживём — увидим, что будет дальше! — он взял руку Елены и прижался к ней губами.

Лена поняла, что оба они в эти немногие мгновения думали об одном и том же.

— Ты о последствиях всех этих ужасов? — тихо спросила она.