— Конечно же, страшно. Наверное, пора завести себе кого-нибудь…

— Если ты планировала завести кота, то могу предложить себя. Я такой же тёплый, ласковый и не кусаюсь, — он замер на секунду и осторожно уточнил: — Сильно не кусаюсь. Уже приучен к лотку, не привередлив к еде. И шерсти на моей одежде столько же, сколько на маленьком котёнке.

— Ох, Максим, — я давилась смехом, развернувшись и уткнувшись носом ему в грудь, пока он пытался пробраться губами к моему лбу, неуклюже сдвигая шапку вбок. — Вообще-то я говорила про парня. Завести себе парня!

— Ну, это будет ещё проще! — радостно откликнулся он, ничуть не смутившись. — Я милый…

— Ты мне подходишь, — перебила его я, краем глаза заметив, как около нас наконец-то останавливается ярко-жёлтая машина.

— Ты вот так просто и быстро сдашься? — разыгрывая удивление, спросил он.

— Да. Я ведь уже выбрала тебя, — пожала я плечами, послав ему смущённую улыбку.

Дорога до дома показалась мне одним коротким мигом. Вот моя щека касается бархатистой ткани куртки у него на плече, его пальцы задумчиво крутят прядку моих волос и неторопливо поглаживают тыльную сторону ладони, вот по телу пробегают мурашки от одной лишь мысли о том, что скоро, совсем скоро я буду целиком в его крепких объятиях. Вот такси тормозит рядом с моим домом, и Максим без промедления помогает мне выйти, только что не подхватывает на руки, и я понимаю, что слегка дрожу от предвкушения и еле попадаю по маленьким скользким кнопочкам домофона, дважды пиликнувшего, что набранный код неверный.

И даже переступив порог моей квартиры, мы продолжали молчать. Не потому, что страшно и волнительно — хотя не в первый раз же, — а просто из-за того, что не нужно было никаких слов, чтобы описать это состояние странного трепета, льющееся по телу прямиком из сердца.

Мы скинули верхнюю одежду, помыли руки — всё это в тишине и не включая свет, ступая тихо, на цыпочках, словно боялись спугнуть друг друга или одним неосторожным движением разбить своё хрупкое счастье. И когда я зашла в свою комнату, то просто остановилась посередине, вполоборота к двери, и ожидала его, снова разучившись дышать.

А он не спешил, и шаги его — медленные, осторожные — позволяли с каждой секундой ожидания всё глубже увязать в тягучей, сладкой истоме восторга. И мягкий, рассеянный свет, протиснувшийся с улицы сквозь приоткрытые шторы, выделял его тёмный высокий силуэт, ложился ко мне на плечи вместе с теплом ладоней, проводил по рукам вплоть до подрагивающих пальцев и уверенно сжимал мою талию.

Максим целовал меня нежно, мучительно неторопливо, словно теперь точно знал, что нам некуда больше спешить. И мы так и замерли двумя прильнувшими друг к другу неподвижными фигурками, с моими ладонями, вросшими в его плечи, и его — в мою талию.

Это было правильно. Ласково. Желанно. И ничего мне не хотелось так сильно, как простоять с ним целую вечность, впитывая в себя тепло мужского тела, сливаясь губами и сталкиваясь языками в замысловатом и чувственном танце, упиваясь собственным ощущением экстаза.

А потом он сел на кровать и потянул меня за собой. Усадил к себе на колени, выцеловывал губами все самые чувствительные места на шее, водил кончиками пальцев по лицу, обрисовывая каждый контур, нежно касался подушечками моих губ, собирая с них рваное и быстрое дыхание. Обнимал, прижимал к себе близко-близко, держал крепко-крепко, чтобы никто и ничто на этом свете уже не смогло оторвать, вырвать нас друг из друга.

— Ты так нужна мне, Полли, — шептал он пылко, выжигая меня дотла каждым своим прикосновением, каждым срывавшимся с любимых губ словом, каждым дуновением горячего воздуха, вылетавшего из его рта и огнём разлетавшегося по моей коже. — Будь со мною рядом.

Оказывается, ранее пробуждение может быть достаточно приятным. Особенно если просыпаться от того, что подушка под тобой начинает осторожно, еле ощутимо шевелиться, и, скользнув ноготками по её гладкой, мягкой, горячей на ощупь поверхности ты вдруг понимаешь, что никакая это вовсе и не подушка.

А собственный, живой и ничуть не воображаемый парень мечты, наивно надеющийся переложить мою голову со своей груди и при этом не потревожить мой сон.

Я неохотно сдвинулась в сторону, пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь кромешную тьму, заполнившую комнату, и тряхнула головой, собираясь с мыслями. Судя по чуть влажным кончикам волос, которые я намочила во время принятого нами перед сном душа, с тех пор прошло всего лишь несколько часов. От Максима сладковато и очень непривычно пахло малиной со сливками, а ещё от его тела исходил такой жар, словно рядом со мной полыхал настоящий огонь.

— Сколько времени? — шепнула я, побоявшись слишком громким голосом спугнуть приятный мираж, так напоминавший реальность. Сказочную, ещё недавно казавшуюся несбыточной реальность, где мы просыпаемся в обнимку в одной кровати после потрясающего вечера.

— Два часа до начала уроков.

— Как? Уже? — встрепенувшись, я попыталась присесть, но не учла слабости в теле, затёкшем в приятной, но при этом не самой удобной позе для сна, и лишь медленно сползла обратно на него, следом получив быстрый поцелуй в макушку.

— Всё же мы слишком поздно легли.

— Но я ни о чём не жалею!

— А я и подавно, — фыркнул Иванов и приподнял рукав моей футболки, чтобы ласково поглаживать пальцами моё плечо.

На самом деле я понятия не имела, во сколько мы наконец смогли заснуть, но стрелка часов к тому моменту уже явно переползла за цифру двенадцать. Просто у нас никак не выходило оторваться друг от друга, и сколько бы раз мы ни смыкали объятия, ни задыхались от слишком долгих и глубоких поцелуев, ни старались коснуться каждого оголённого миллиметра кожи, этого было мало, просто чертовски мало.

Мы катались по кровати и ласкались, как котята, покусывая и облизывая друг друга, давая волю скопившейся дикой нежности. А потом занимались любовью — теперь-то я точно отчётливо понимала разницу между всеми этими понятиями, успев попробовать с ним всё: потерять девственность, следом заняться сексом и даже потрахаться в последнюю проведённую в его доме ночь; пройти короткий по времени, но такой длинный по внутренним ощущениям путь от первого неловкого поцелуя до сшибающей с ног страсти.

И даже приняв душ и вместе рухнув на кровать, мы, уставшие, обессиленные и счастливые, всё продолжали одержимо целоваться. Жадно, взахлёб, будто в последний раз в жизни могли узнать, запомнить, почувствовать тепло наших тел перед неумолимо надвигающейся бурей, готовой растащить нас в разные стороны.

За подобные мысли я ужасно корила себя, ведь не хватало ещё своей дурацкой бессмысленной тревогой испортить момент, когда наши отношения перерождались во что-то по-настоящему большое, прочное и настолько волшебное, что игнорировать это становилось уже невозможно. Как и скрывать от окружающих, с какой безудержной силой нас влекло друг к другу.