Еще зимой 1921/22 года Ллойд Джордж надеялся, что экономика поможет преодолеть жесткие разногласия, разделявшие Европу, но теперь Франция была готова применить силу, чтобы определить условия финансового урегулирования. О применении государством силы говорилось совершенно в открытую. В Париже подсчитали, что расходы на отправку французских войск в Рур, в самое сердце промышленного запада Германии, составят всего 125 млн франков. Добыча каменного угля на шахтах Рурского угольного бассейна может ежегодно приносить до 850 млн золотых франков. Получалось, что военная оккупация запада Германии может принести Франции значительный доход[1297]. Правда, она вела к кризису, в результате которого Германия оказывалась на грани развала, а Британия и Соединенные Штаты были вынуждены вернуться к вопросам европейской политики. Франция тоже рисковала. Конфронтация с Германией вызовет протесты ее союзников и спровоцирует спекулятивные атаки на французскую валюту. Но и существовавшее положение не обеспечивало безопасности Франции.

I

Франция не желала действовать в одиночку. Участие в Антанте, пусть внешне, но оставалось основой французской политики. В день заключения перемирия в 1922 году Жорж Клемансо вернулся из отставки, чтобы отправиться в последний трансатлантический вояж, надеясь заручиться поддержкой общественного мнения и убедить Америку выступить на стороне Франции. 21 ноября, выступая в Нью-Йорке, он начал с вопроса: «Почему Америка вступила в войну? Чтобы помочь сохранить демократию? И что вы получили? Теперь вы обвиняете Францию в милитаризме, но вы не говорили этого, когда французские солдаты спасали мир. Нет никаких сомнений в том, что Германия готовится к новой войне. И ее ничто не может остановить, кроме прочного союза Америки, Великобритании и Франции»[1298]. Клемансо собирал толпы слушателей в Нью-Йорке, а тем временем американские дипломаты, действуя за кулисами, пытались вернуть Францию за стол переговоров. Но в вопросе о военных долгах Конгресс продолжал упрямо стоять на своем, и администрация Гардинга ничего не могла с этим поделать. 29 декабря госсекретарь Хьюз, следуя, как он позже скажет, «гласу Господню», выступил на собрании Американской исторической ассоциации в Нью-Хейвене, штат Коннектикут[1299]. Он высказал почти все, о чем осмеливались говорить в Вашингтоне. Впредь Америка не намерена брать на себя новых политических и финансовых обязательств в отношении союзников времен войны. Но Америка направит своих представителей на встречи с европейскими финансистами для определения платежеспособности Германии[1300]. Французам этого было уже недостаточно. К концу ноября кабинет министров Пуанкаре принял решение, что если Германия объявит еще один дефолт, то выполнение Версальского договора возьмет на себя французская армия.

Какова будет реакция остальных членов Антанты? Можно было рассчитывать, что Бельгия, помня об ущербе, нанесенном ей Германией, поддержит такой способ взимания репараций. Британцы оставались в стороне. В октябре 1922 года новым премьер-министром Италии стал Бенито Муссолини. Дуче был деятельным человеком – бывший социалист и глава парламентской группировки. Деятельность его «чернорубашечников» начиная с 1919 года не могла не вызывать неприятия у любого, кто выступал за верховенство права. Однако к 1922 году Муссолини дистанцировался от наиболее компрометирующих членов собственного движения и пользовался явной поддержкой ряда наиболее влиятельных групп итальянского общества. Что бы о них ни говорили, фашисты определенно были антикоммунистами. Для французов главным было то, что вся карьера Муссолини строилась на его участии в войне. Он громче всех выступал на митингах против «мира без победы». Обеспокоенность агрессивными выходками фашистов возникнет позже. В 1923 году Муссолини не стал бы препятствовать действиям Франции против Германии[1301]. Именно это хотел знать Париж.

11 января 1923 года толпы возмущенных гражданских немцев в недобром молчании наблюдали за тем, как части французской армии, дислоцированные на Рейне, в сопровождении батальона бельгийской пехоты и чисто символической группы итальянских инженеров вступают в Рур. Это вторжение было наглядной демонстрацией французского военного превосходства в Европе. В состав французской передовой группы входил крупный мобильный отряд, включающий танки и грузовые машины для перевозки пехотинцев. Французский генеральный штаб намеревался продвинуться вглубь Северо-Германской низменности. Эта военная операция не встретила бы никаких помех на своем пути, но 60-тысячный французский контингент закрепился в Рурской области, жестоко подавляя протесты местного гражданского населения. В марте Рур и Рейнская провинция были административно отделены от остальной Германии. Андре Мажино, ветеран войны, имевший ранения, выступая во французском парламенте, призывал стереть Рур с лица земли, поступив с Германией так же, как она вела себя на севере Франции[1302]. Но Пуанкаре думал не разрушать Рур, а добывать там уголь.

Немцы отвечали пассивным сопротивлением. Шахтеры отказывались от подземных работ, железные дороги бездействовали. Из 170 тысяч служащих Рейхсбана сотрудничать с французами согласились 357 человек. В наказание железнодорожные рабочие и государственные служащие с семьями были насильно выселены из зоны оккупации, при этом часто на сборы им отводилось лишь несколько часов. Всего выселению подверглись 147 тысяч мужчин, женщин и детей[1303]. Кроме того, 400 железнодорожников были приговорены к длительным срокам тюремного заключения за саботаж. Восемь человек погибли в стычках с оккупационными войсками. Для предотвращения нападений на каждом поезде, вывозившем уголь во Францию, размещали заложников[1304]. Всего погибло не менее 120 жителей Германии[1305]. Это составляло лишь малую долю от тысяч гражданских лиц, казненных солдатами кайзера в Бельгии и северной Франции во время войны. Но насилие, которым сопровождалась оккупация, подтвердило высказывания немецких наблюдателей о том, что при новом порядке линия, отделявшая войну от мира, безнадежно стерлась. О каком мире может идти речь, когда значительная часть Германии оккупирована вооруженными силами, а население подвергается жестоким преследованиям? И если это мир, то что тогда война?