II

Осенью 1923 года, пока Муссолини свободно чувствовал себя в Средиземном море, продолжались разговоры о разделении Германии, новом Вестфальском мирном договоре и сближении позиций Франции и Германии в вопросе о Рейнской области. Нацисты и коммунисты боролись за власть, а Штреземан, Людендорф, Гитлер и Аденауэр выступали на сцене одновременно. Казалось, что вся драма западноевропейской истории следующих двух поколений будет сыграна в течение ближайших месяцев. Были готовы различные варианты этой драмы – от коммунистических и нацистских заговоров до полного расчленения Германии. Неужели уже в 1923 году откроется путь к ужасной катастрофе 1945 года? Пока французы и бельгийцы мстили за варварскую германскую оккупацию 1914 года, Гитлер вынашивал фантазии на тему Москвы-на-Рейне, предвещавшие адское пламя, которое поглотит Рур в период с 1943 по 1945 год. Все эти недобрые предчувствия придавали кризису 1923 года еще большее значение. Созданный в 1919 году порядок оказался более жизнеспособным, чем можно было предположить.

Весной 1923 года европейцы в полной мере наслаждались собственным «периодом хаоса», который был предписан им госсекретарем Хьюзом. Но Хьюз, похоже, ожидал, что создавшееся безвыходное положение подготовит почву, которая позволит Америке выступить в роли арбитра, предлагающего разумное решение. На самом деле рурский кризис завершился победой Франции. Германия была обессилена как никогда раньше. Обеспокоенность тем, как Франция воспользуется своей победой, вынудила США и Британию вновь вступить в эту европейскую игру. Америка не могла оставаться в стороне, наблюдая за тем, как Франция делит Германию, или, действуя заодно с такими, как Стиннес, создает новый мощный промышленный комплекс, способный однажды затмить даже американскую экономическую мощь[1335]. 11 октября Хьюз вновь подтвердил условия, изложенные в его выступлении в Нью-Хейвене в декабре прошлого года. США поддержат проведение экспертного расследования. Эту новость с радостью подхватили в Лондоне[1336]. Оставалось узнать, как к этому отнесутся французы.

Реакция Франции говорила о многом. Пуанкаре, конечно же, наслаждался второй победой, которую Франция одержала над Германией, но, как и его предшественник Клемансо, он прежде всего думал о том, как обеспечить безопасность Франция за счет англо-американского союза. Несмотря на то что Германия была повержена, в Париже продолжали обдумывать стратегию ее расчленения. Пуанкаре так и не нанес coup de grâce. Было очевидно, что идея сепаратизма не находит должной поддержки в Германии. Пуанкаре с осторожностью относился к корыстным схемам Стиннеса и его французских партнеров, которые они готовили в сфере тяжелой промышленности. Он не хотел, чтобы Франция превратилась в игрушку в руках заинтересованных групп, как это произошло с Веймарской республикой. После попытки Гитлера совершить переворот становилось ясно, что Франция рискует оказаться один на один с бешеным диктатором-националистом[1337]. Наконец, самым важным было то, что любая открытая атака на суверенитет Германии положит конец всем надеждам Франции на создание нового альянса с Британией и Соединенными Штатами.

Отказавшись от крайне агрессивно настроенных сторонников отделения Рейнской области и от предложенной Аденауэром и Стиннесом двусторонней франко-германской сделки, Пуанкаре позволил экспертным комитетам, в работе которых принимали участие в том числе и видные американцы, пересмотреть план выплат репараций Германией. Горькую пилюлю подсластили обманчивые намеки Лондона на то, что Вашингтон может пойти на обсуждение вопроса военных долгов[1338]. На самом деле, об этом даже речи не было. Франция, со своей стороны, накладывала вето на любую дискуссию на тему общей суммы репараций, не обращая внимания на угрозы США. Перед экспертными комитетами были поставлены косвенные вопросы: каким образом совместить выплату репараций со стабилизацией бюджета Германии и курса германской валюты? В отличие от 1919 года, американское правительство не было официально представлено в Париже, но Государственный департамент направил туда двух делегатов, которые затем возглавят основные экспертные комитеты. Чарльз Дауэс, руководитель делегации, был банкиром-республиканцем из Чикаго и, если судить по его биографии в годы войны, симпатизировал французам. Его заместителем назначили Оуэна Д. Юнга, интернационалиста и сторонника Вильсона, президента «Дженерал Электрик», тесно связанного с Германией через дочернюю компанию AEG. Выбор Дауэса и Юнга, как сообщил американскому посольству в Париже Хьюз, отчасти объяснялся тем, что, несмотря на имевшиеся у них интересы в Европе, ни один из них никогда не выступал за отмену союзнических долгов[1339].

План, получивший название плана Дауэса, был разработан в начале 1924 года. В его основе лежала идея, что если освободившаяся от внутренних долгов Германия введет налоги, аналогичные тем, которые действуют в соседних странах, то получит избыток наличности, за счет которого она сможет финансировать свои обязательства по выплате репараций[1340]. То, что на долю каждого должника, который в результате инфляции освободился от задолженности, выпадут значительные финансовые потери, в расчет не принималось. В сугубо финансовых дискуссиях не упоминался и очевидный ущерб, нанесенный производственным мощностям Германии в результате оккупации Рура и вследствие гиперинфляции. В плане Дауэса все же признавалось наличие ключевой проблемы, состоявшей в дестабилизирующем влиянии на валютный рынок обмена огромных сумм в рейхсмарках на доллары. В будущем действовавшему в стране агентству по репарациям надлежало следить за тем, чтобы трансферы из Берлина не оказывали слишком большого влияния на дестабилизацию рынка. Средства, которые не удается безопасно обменять на доллары, подлежат хранению на счетах в Германии, открытых на имена кредиторов. Комитеты под руководством Дауэса не имели полномочий изменять окончательные суммы репараций, установленные Лондонским ультиматумом в мае 1921 года. Но комитеты определили новые платежные схемы, согласно которым сроки выплат продлевались до 1980 года, что значительно облегчало положение Германии. После нескольких недель торговли Юнгу удалось убедить французов согласиться с увеличением ежегодных выплат до 2,5 млрд рейхсмарок после пятилетнего льготного периода[1341].

С учетом того что Германия находилась на грани полного коллапса, столь щадящий вариант вызывает немалое удивление. Еще больше удивляет готовность Франции согласиться с планом Дауэса. Правда, дискуссией руководили англо-американские эксперты, так что результат был в какой-то степени предопределен. Он был тем более предопределен, если учесть резкие изменения в британской политической жизни. Еще перед Генуэзской конференцией 1922 года Ллойд Джордж предупреждал Пуанкаре о нарастающих антиевропейских настроениях в оппозиционных либеральной и лейбористской партиях Британии. Кризис в Руре и события на Корфу привели к тому, что его худшие ожидания оправдались уже в 1923 году. Все политические партии Британии обратились к самому позднему варианту концепции Вильсона о мировой роли Британии и Америки. В ретроспективе многие левые либералы считали вовлеченность Британии в европейские дела, связанную с ее союзом с Россией и Францией, катастрофической ошибкой. Июльский кризис 1914 года, Версаль, а теперь и кризис в Руре были вполне предсказуемыми последствиями такой вовлеченности. Чтобы обеспечить свою стабильность, Британии и Содружеству следовало сохранять дистанцию, держась плечом к плечу с Соединенными Штатами, и оказывать помощь через соответствующие органы Лиги Наций и на основе обоснованных экспертных оценок. Таким образом можно прекратить насилие на континенте.