* * *

Все-таки Острихс смог заснуть. Несмотря ни на что. А может быть, нервное напряжение перешло такую грань, когда организм, спасая сам себя, производит аварийное отключение. Последнее, что он запомнил перед тем, как провалиться в глухое, без сновидений, забытье, — были собственные мысли: одни горькие и злые — о совершившейся дикой несправедливости, перемешанные со страстным желанием как-то воздать за это виновникам; другие — благодарные, обращенные к самоотверженности и пониманию родителей…

Проспал он немного, часа три с небольшим, наверное, когда почувствовал, что его будят. Это снова был отец.

— Послушай, Острихс, там к тебе пришли.

Хотя в голосе Фиоси не было явной тревоги, а лишь осторожная озабоченность, Острихс неприятно напрягся.

— Кто? — коротко спросил он, судорожно проглотив спазм в горле.

— От мэра пришли. Мэр хочет с тобою встретиться.

— Мэр?! А зачем?

— Не знаю, сын. Но, полагаю, нужно съездить. Тебя обратно привезут.

— А это точно от мэра? — еще раз опасливо поинтересовался Острихс, начиная одеваться.

— Точно. Референт приехал. А я его знаю. Ну, не лично, конечно, но много раз видел его рядом с мэром, или когда он выступал по поручению мэра…

* * *

Референт подвел машину не к парадному, а к служебному входу в здание мэрии, поэтому кроме дежурного полицейского, стоявшего за дверью, их никто не видел. И в кабинет мэра они попали также какой-то тайной тропой, миновав даже приемную и секретаря в ней.

Невысокий, сухой, подтянутый, даже изящный человек, сидевший за огромным «начальническим» столом, весьма демократично покинул свое место, сделал несколько шагов навстречу вошедшему Острихсу, и коротко, с хорошо поставленной энергичностью пожав ему руку, предложил сесть на один из стульев, стоявших у другого, чрезвычайно длинного «совещательного» стола. Свои слова мэр привычно сопроводил не менее хорошо отработанным жестом руки, должным означать радушие. Сам он занял место точно напротив Острихса и, чуть подождав, чтобы дать возможность референту усесться слева от себя, начал с места в карьер:

— Мне известно, господин Глэдди, что у вас некоторые проблемы. С папашей Дрио. Верно?

На самом деле, мэру почти ничего не было известно, но он умел хорошо просчитывать.

Накануне вечером начальник городского управления криминальной полиции доложил, что, по сообщению его людей, Острихс Глэдди, один из свидетелей по делу об убийстве настоятеля Хаардика Фантеса, сел в машину представительского класса и убыл в сопровождении, между прочим, Анса Гваара, одного из ближайших и наиболее доверенных подручных папаши Дрио. По ситуации было сложно понять, была ли их встреча оговорена заранее, но, судя по всему, свидетель сел в машину добровольно. На похищение, во всяком случае, это никак не походило. Не совершаются так похищения: с помощью легально зарегистрированной автомашины, известными лицами, да еще под объективами фотокамер. Автомобиль был зафиксирован постом дорожной полиции на выезде из Западного сектора в сторону квартала особняков, так что конечный пункт маршрута не оставлял сомнений.

Следствие по делу об убийстве Хаардика Фантеса остро интересовало мэра во всех подробностях. Несмотря на кажущуюся очевидность мотивов преступления, ему, — знающему роль священника в кампании против «игралок» и осведомленному в общих чертах о том, какой ущерб потерпел в результате папаша Дрио, — «нападение наркоманов» сразу же показалось подозрительным. Мэр приказал начальнику криминальной полиции землю рыть, но все нитки к вероятному заказчику быстро обрывались. А жаль! Утопить в уголовном деле и самого папашу и его дочурку — главную конкурентку на предстоящих выборах, было бы любо-дорого… Поэтому любая попытка политического противника вмешаться в дело не могла пройти мимо городского головы.

Что касается собственно Острихса Глэдди, то здесь образовалась своя история, к тому же переплетенная с делом Хаардика Фантеса. Мэр, убедившись, что феноменальные способности молодого человека не выдумка и не следствие случайного совпадения, тут же вспомнил идею председателя муниципалитета о привлечении уникума к избирательной кампании на своей, разумеется, стороне. Мэр уже дал поручение своему доверенному референту произвести соответствующий зондаж, но здесь подоспела информация начальника криминальной полиции о посещении Острихсом Глэдди особняка папаши Дрио.

«Ну зачем старому пауку мог понадобиться неоперившийся птенец?» — рассуждал мэр. — Не для расправы же он его к себе притащил! Это было бы неосторожно, не в его стиле… Вон как он с Фантесом управился! Я почти на все сто уверен — его работа! Но, комар носа не подточит! Уважаю. Значит, — другое… Видать, ему от мальца что-то нужно. Возмещение получить? Очень может быть. Но, какое? Деньгами? Вряд ли… Ни у сосунка, ни у его родителя таких денег нет. Надо думать, он самого мальца, точнее, его способности хочет использовать. И, вполне возможно, — против меня! Скорее всего, на мальчишку будут давить… Да, чего там! Уже давят… Ясно! Придется с ними наперегонки и наперехват! Завтра же утром Острихса — ко мне! Посмотрим, кто надавит лучше…»

* * *

Острихс как-то даже не особенно удивился такой осведомленности самого главного в городе человека в его делах. Он уже начал понимать, что, совершенно к тому не стремясь, задел некие рычаги и пружины, от движения которых зависели чьи-то весьма дорогостоящие и высокого прицела интересы. Но что могло стоять за вопросом мэра, — предъявление очередных претензий, или предложение помощи, — он до конца решить не мог, хотя склонялся к той мысли, что, скорее, здесь можно найти союзника.

Рассуждение было элементарным.

Из содержания вчерашней аудиенции в зимнем саду с ручьями и птичками в клетках с очевидностью вытекало: мэр — враг папаши Дрио; то, что папаша Дрио — враг ему, Острихсу, также не вызывало никаких сомнений. Далее — совсем просто: «враг моего врага — мой друг». Видимо, так же рассуждал и отец. Иначе он бы не посоветовал согласиться на встречу.

Видя, что гость пребывает в некотором замешательстве, мэр повел планомерное наступление:

— Уверяю вас, мой дорогой друг, что здесь вы найдете самых искренних… доброжелателей.

Мэр хотел было добавить после «искренних» еще «и бескорыстных», но сдержался, поскольку хорошо знал о собственном намерении повернуть все дело таким образом, чтобы попутно настричь с Острихса побольше шерсти. В общем-то, такая сдержанность свидетельствовала об известной совестливости городского головы.

— Я же понимаю, господин Глэдди, — продолжал хозяин кабинета, — что ваш вчерашний визит к господину Дрио не был просто маленьким удовольствием. Ведь так?

Острихс утвердительно кивнул.

— А я, — развивал свою мысль мэр, — очень хорошо знаю, что это за человек и как он ведет себя с людьми, которых считает чем-то ему должными или в чем-то перед ним виноватыми… Вы понимаете, о чем я говорю?

Острихс снова кивнул, а мэр, специально задававший такие вопросы, чтобы проверить правильность собственных догадок, мысленно похвалил сам себя за точность, с которой рассчитал ходы противника. Уже будучи абсолютно уверен в собственном ясновидении, он совершенно утвердительно изрек: