они звучали так сально, что оставался неприятный осадок во рту. Как когда в один присест съешь целое ведро острых, жирных рёбрышек, а потом пытаешься отпиться. От вульгарностей Моны не отопьёшься и двенадцатиградусным вином.

Желудок так и кричал, что с него хватит горючего, а сердце только поддакивало. Мол, что я здесь делаю? Что забыл в квартире девушки, которая в первый же день знакомства попыталась запрыгнуть ко мне в постель? Пустышка. Красивая оболочка. Хитрая обманка. За всем этим – ничего. Сектор «зеро» на барабане, лопнувший мыльный пузырь. Ни чистых зелёных глаз, ни одной кудряшки, ни шерстяных носков. Высокие шпильки и красная подошва туфель не вызывали во мне абсолютно никакого отклика, а зазывающие длинные ноги Моны превращались в ножки Эммы в короткой пижаме. Когда-нибудь я забуду о чём мечтал в десять лет, как меня пытались убить канарейки и даже как меня зовут. Но ноги Эммы мне уже не забыть никогда. А ведь я их касался когда-то…

– Ты такой задумчивый. – Пальцы Моны перебирали клок моих волос, которые я уже трижды взбивал руками, пытаясь поставить мозги на место.

Мне всучили бокал с вином, и губы сами нашли его край, сами запустились в терпкую кровавую жидкость, от которой свело челюсти. Хотя может это была реакция на Мону. Вся её развязность граничила с пошлостью и скорее отталкивала, чем влекла к себе. Но я здесь как раз за этим. За пошлостью, развязностью, опьянением души и тела. Туманом в голове, в котором потеряется образ Эммы.

Мона пыталась разговаривать, продолжая касаться меня рукой, ногами, но глубже всего в меня проникали её кошачьи глаза. Впервые я прознал, что такое – чувствовать себя куском мяса. Да Мона готова была растерзать меня вместе с одеждой, если я на секунду потеряю бдительность.

А вот Эмма смотрела мягко, с нежностью, в неё хотелось укутаться, а не одёргивать руку, точно от обнажённого провода. Я снова задумался об Эмме и даже не заметил, как Мона перешла в обсуждение Дирка.

– Не обращай внимания. Попыхтит и перестанет. Он всегда таким был, даже… А неважно.

– Даже, что?

– Даже когда мы с ним были вместе. – Блеснула глазами Мона, перебирая мой воротник.

– Постой, ты и Дирк?

– Да.

– Ты и Дирк Бёртон?

– Да, я и Дирк Мартин Бёртон. – Покривлялась Мона и щёлкнула меня по носу. – Мы с ним приятно развлекались, как и мы с тобой сейчас. А потом он вдруг захотел большего, но я не собиралась нянчиться с его беспричинным гневом и самовлюблённостью.

Я не первый, на ком Мона опробовала своё приворотное зелье. Даже непоколебимый и такой недоступный Дирк Бёртон стал доступен и заколебался при виде Моны. На секунду я даже восхитился её навыками соблазнения – захомутать самого большого босса «Прайм-Тайм»! Но на деле это вряд ли тянуло на подвиг. Тем более что Дирк, похоже, перехватывал сигналы Моны в мой адрес и не слишком-то радовался, что его бывшая нашла себе другой объект увлечения.

– А как же устав? – Нахмурился я. – Вас обоих должны были уволить.

– Если бы узнали. – Беспечно пожала плечами Мона и выпила за свой тост. – Но никто не знает. Кроме тебя. Но ты же не расскажешь никому, правда, лапочка? За тобой же водится точно такой же грешок. Давай забудем обо всех, кто там…

Она повела рукой в сторону открытого окна, намекая на весь город и весь мир по ту сторону занавески.

Хорошая идея – забыть. За этим я и приехал в другой район Лос-Анджелеса во хмелю и с пакетом вина. Лучше быть хоть с кем-то, чем одному в пустой квартире Эммы, где каждая пылинка напоминает о ней. Я бы точно закрылся на мансарде и уснул в обнимку с её картинами. А так засну в обнимку с горячим телом и, может, почувствую себя не так одиноко. Ещё паршивее – да. Но пустота не выедет дырку в моей груди.

Я отобрал бокал из хватких пальцев Моны и навис над ней Пизанской башней. Меня так же клонило в сторону, но никто не хотел со мной фотографироваться. Другие губы помогут забыть те, что я целовал. Я выдохнул текилу ей в шею:

– Так чего же мы ждём?

Эмма

Я должна была рассказать Джейсону. Я хотела позвонить ему. Но всё во мне сражалось против этого. Желание услышать его голос с обидой за его поступок. Скука по нему с гордыней, будто и без него хорошо живётся.

Четырежды хватаясь за телефон, я откладывала его назад в карман. Первый раз, когда расплатилась за гору продуктов и отошла от кассы ровно на пять шагов. Второй раз, когда затолкала покупки в такси и сама уселась назад, не слыша ни слова из того, что вещал словоохотливый водитель. Третий – зависнув с пакетом молока над раскрытым холодильником, когда в ходе монолога я всё же решила, что позвонить – единственное правильное решение.

Четвёртый наступил сейчас. Когда я с ногами в шерстяных носках забралась в любимое кресло у разожжённого камина и открыла нашу переписку. Последние пятьдесят сообщений – его. От меня лишь злорадное молчание, будто я не стою и буквочки из написанного, хотя перечитывала каждое предложение по пять раз.

Я люблю тебя, Эмма. Это всё, что имеет смысл.

Ты показала мне того меня, которого я сам не знал. И только за это я навсегда останусь тебе благодарен.

Эмма, ответь, пжл. Не ставь точку в самом начале! Давай поставим точку вместе в самом конце!

Я болван, кретин, идиот, недоумок! Все ругательства придумали ради меня. Прости меня! Прости! Я так виноват.

Мне не хватает твоего голоса перед сном. Я засыпаю в молчании, и оно мне не нравится. Всё бы отдал за один раунд в двадцать вопросов с тобой. Только позвони мне.

Ты показала мне, что такое любовь. Не отбирай это.

И строки, строки слов, от которых тянуло в груди, от которых хотелось набрать его номер и предать здравомыслие. Обманувший однажды, обманет дважды. И будет обманывать снова и снова. А я не хотела снова довериться человеку и потерпеть поражение в собственной вере.

Но та сцена в супермаркете не давала покоя. Что бы ни произошло между нами двумя, Джейсон должен знать, с кем он играет. Какие козни плетут против него. И пусть из подслушанного разговора я до конца не поняла, что задумал этот парень со змеиным голосом, но к гадалке не ходи, не раскидывай карты Таро –