Действительно, радетели есенинского культа, многие из которых, судя по всему, считают себя православными христианами, с удивительной и, прямо скажем, кощунственной легкостью отождествляют “скандального российского пиита” с Христом. Эдуард Хлысталов: “Да святится имя его”[1730]. Сергей Каширин: “Здравствуй, Сергей Есенин! – Здравствуй, во веки веков: – Да святится имя твое!”[1731] Виктор Кузнецов: “Есенин взошел на Голгофу за любимую свою Россию”[1732]. Процитируем также строки из стихотворения Сергея Крыжановского с красноречивым заглавием “Образа”:

Неудивительно, что результаты всевозможных экспертиз ни в чем есенинцев не убедили и не убедят: религиозная вера держится отнюдь не на доводах разума[1734].

Те, кто верит в убийство Есенина, мало считаются с неудобными фактами. Как в известном романе, у них “чего ни хватишься, ничего нет”…

Вы будете удивляться, но в свой последний приезд в город на Неве поэт, оказывается, не останавливался в гостинице “Англетер”: “Подробное знакомство с остатками архива гостиницы, тщательный анализ всех данных приводят к неожиданному, даже сенсационному выводу: 24–27 декабря 1925 года Сергей Есенин не жил в “Англетере””[1735].

Дальше – больше: получается, что никаких проблем с психикой у Есенина во время визита в Ленинград не было и быть не могло. “Гениальность – редчайший дар, и чтобы нести его на своих плечах, человек должен обладать идеальным психическим здоровьем”[1736]. А вел себя поэт в северной столице (да и раньше!) как строгий трезвенник. “Он совершенно не пил все эти четыре дня”[1737]. “Посещение кафе и ресторанов было вынужденным – он не имел ни семьи, ни собственной квартиры, потому часто ему и приходилось питаться в этих заведениях. Так возникли слухи о беспробудном пьянстве поэта”[1738]. “И пил он, если хотите знать, к-у-у-да меньше тех, кто потом постарался выставить его алкоголиком”[1739]. Информация к размышлению: согласно экспертизе, проведенной по инициативе самих же есенинцев, особенности почерка, которым было записано для Эрлиха стихотворение “До свиданья, друг мой, до свиданья…”, “обусловлены действием на С. Есенина в момент исполнения им исследуемого текста необычных внутренних и внешних факторов, “сбивающих” привычный процесс письма и носящих временный характер. В числе таких факторов наиболее вероятными являются необычное психофизиологическое состояние (волнение, алкогольное опьянение и др.) и плохие расписывающие свойства используемого пишущего прибора и красителя”[1740].

Венчаются построения новых мифотворцев серией отчаянно противоречащих друг другу гипотез, которые тем не менее подчинены единой цели: лишить стихотворение “До свиданья, друг мой, до свиданья…” силы бесспорного свидетельства о намерениях поэта покончить с собой.

По утверждению есенинцев, “До свиданья…”, во-первых, рождалось в преддверии не самоубийства, а убийства: “В стихотворении – предощущение смерти, но в нем нет ни малейшего намека на мысль о самоубийстве”[1741]; “Следует также сказать, что при внимательном прочтении стихотворения создается впечатление предвидения убийства, а не стремления к самоубийству”[1742].

Во-вторых, возникло стихотворение не во время рокового визита поэта в Ленинград: “Есть веские основания говорить о том, что стихотворение это было написано не 27 декабря 1925 года, а гораздо раньше”[1743].

В-третьих, оно не было вручено Вольфу Эрлиху самим Есениным: “Эрлих “До свиданья…” увидел впервые уже напечатанным в “Красной газете””[1744]. “…Стихотворение скорее всего, было выпрошено (если не похищено) Эрлихом в дни их совместного проживания в гостинице “Англетер””[1745].

В-четвертых, написано “До свиданья…” было не кровью, а чернилами: “При внимательном рассмотрении текста этого стихотворения возникает впечатление о написании его фиолетовыми чернилами”[1746].