— Да гони ты их метлой, только от работы отвлекают! Ты же знаешь, что священники нынче пошли какие-то жуликоватые, — что католики, что протестанты, что православные, — у них голова днями напролет занята поношением друг друга в борьбе за кошельки своей паствы, а не молитвой и спасением душ, ходящих во тьме. Да и полюбляют они это дело, хм… ну, сам знаешь. И это не один и не два, их много таких.

— Водку и девок?

— Если бы только это! Неужели мы бы их не простили?

«Авраам» медленно повернулся к святым отцам, преобразившись в трехликого Сатану.

Над головой Луиджи разверзлись челюсти библейского монстра Левиафана.[197] Пламя и жуткий рев вышли из его пасти, заставив всех прикрыть уши руками. Несколько пустых бокалов из тонкого стекла, стоящих на серебряных подносах, лопнули от мощного звукового резонанса. Палардо по привычке потянулся за пистолетом, а охранники, стоящие за дверьми, с перепуганными лицами заглянули внутрь.

— Ну и кто же теперь из нас жалок? — раздался в кабинете понтифика бас Сатаны.

Майлз отодвинул в сторону охранников и уверенно направился к образу дьявола, превращаясь на глазах в пылающего огнем архангела.

— Ангел Господень стал на дороге, чтобы воспрепятствовать — satan[198] ему. Ты — всего лишь препятствие на пути человека, потому что есть в тебе силы, неподвластные людям, но чем испугаешь меня?

— И восстал Satan на Израиля и заставил Давида провести исчисление израильтян[199] и погибло от мора семьдесят тысяч. Зачем беспокоишь меня, Фануил,[200] ведь пришло мое время. А если будешь по-прежнему сдерживать, то чем же тогда от меня отличаешься? — возразил Люцифер, сменив свой облик на ангельский.

— Скрытое — Богу, а открытое — сыновьям Адама. Теперь же знай: там, где стою я, ты да не станешь, там, где сижу я, ты да не сядешь, куда иду я, ты да не пойдешь, куда вхожу я, да не войдешь ты.

Фануил разорвал огненной плетью эфирный образ дьявола, и он исчез, взвыв от закипевшей в нем ярости и бессилия. Ярко-красные всполохи пламени, из которых возник облик архангела, свернулись внутрь самого Майлза, словно их затянуло водоворотом в воронку.

Шон приблизился к Стефании, закатившей вверх глаза, которые все еще оставались абсолютно черными. Положив руку на ее голову, он произнес:

— Ave gratia plena Dominus tecum, effundam de spirito meo.[201]

Тысячи искр создали светящийся изнутри кокон вокруг девочки, и все отчетливо увидели черное облачко дыма, вышедшее из ее рта. Громкий хлопок раздался во внутреннем саду резиденции Папы, от которого задрожали стекла на окнах. Демон покинул тело девочки. Шон отвел руку, и сияние исчезло. Изможденная телесными истязаниями, Стефи потеряла сознание. Майлз перенес ее на диван, где прибывшая по тревоге бригада врачей Ватикана сразу же начала оказывать ей посильную помощь.

— Не исключено, что волосы останутся седыми, но в целом ее организм практически полностью восстановится, — успокоил премьера личный врач понтифика.

Склонившись над Стефанией, второй врач ввел ей внутривенно глюкозу.

— Можно даже сказать, что это уже происходит прямо на наших глазах, — добавил он.

— Такого я еще не видел. Кожа разгладилась, и на ней появился здоровый блеск. Это настоящее чудо, учитывая то, что одержимые в таком истощенном состоянии вообще редко выживают, — согласился с ним еще один его коллега, измеряя давление.

— Верхнее — 70, нижнее — 50.

— Только бы эти проблемы, учитывая пережитый девочкой стресс, — вмешался в их разговор Луиджи.

Шон стоял рядом с врачами, чувствуя лишь прилив сил и эмоциональный подъем. Он явно ничего не помнил о перевоплощении в ангела. Священнослужители и Палардо думали каждый о своем. Находясь под впечатлением, никто из них не хотел начинать разговор первым, поскольку у них в голове никак не укладывалось произошедшее на их глазах.

/2011.09.13/12:10/

Ватикан, кабинет понтифика

Стефания уснула крепким сном. Убедившись, что в их присутствии необходимости больше нет, врачи удалились, оставив премьеру рецепт с рекомендуемыми препаратами для его дочери. Подметив в Луиджи, который непрестанно взъерошивал пальцами длинные волосы, склонность к позерству, Папа недвусмысленно дал ему понять, что картины, генерируемые его фантазией, не должны осуществиться на деле:

— Не следует трезвонить о том, что тут произошло, на весь мир.

— Мы не можем признать факт явления Сатаны в Ватикане, точно так же, как и Вашингтон не может признать летающие тарелки в Розуэлле, — отрезал кардинал, глядя на психиатра с легким оттенком презрения.

— Я думаю, незачем больше возвращаться к этой теме, — поддержал церковных иерархов Палардо, просверлив взглядом врача.

Осознав, что эти слова адресованы именно ему, Луиджи поспешил оправдаться:

— Среди нашего брата действительно полно свихнувшихся типов, которые плотно сидят на кислоте[202] уже не один десяток лет, поскольку считают, что кроме галлюциногенного эффекта, этот препарат не наносит ощутимого вреда организму. Они тщательно скрывают свою зависимость, но об этом все равно знают все. Поэтому, кто же мне поверит? Мне действительно лучше помалкивать.

Уловив в его голосе фальшивые нотки, Романо сказал: