Заметив озабоченное выражение лица понтифика, пятилетняя дочь премьера крепко сжала нежными ручками деревянные подлокотники кресла и принялась раскачиваться, настойчиво повторяя одну и ту же фразу:

— А почему дядя Шон не заходит? Он должен мне рассказать сказку, иначе я умру! Я видела его только что. Он был ангелом с белыми крылышками, который поднял чертика с рожками за хвост. Чертик хотел его укусить, но не мог дотянуться, потому что его хвост был длинным. Он только громко ругался и шипел, как наша кошка Дейзи, когда ее купали, но дядя Шон рассмеялся и бросил его в ту яму, куда меня чертик хотел затянуть.

А потом мы с ним стояли в высокой зеленой траве и смотрели на речку и небо. Мы вышли на берег. Вода была гладкая и прозрачная, а небо синим. Я достала со дна плоский мокрый камушек и дала его дяде Шону, чтобы он сделал «лягушку», как папа. А он улыбнулся и спросил меня: «Сколько»?

Я сказала: «Восемь». Потому что у папы в последний раз лягушка прыгнула по воде целых восемь раз.

Дядя Шон размахнулся и бросил. Его лягушка прыгала высоко, но мы считали вместе, и получилось всего семь.

А потом появился папа. Он поднял меня на руки, поцеловал и обнял. Я выбрала на дне еще один камушек, самый хороший — плоский и круглый. Он был холодный, но я зажала его в ручках, закрыла глаза и прошептала, потому что принцесса в сказке тоже шептала над мертвой птичкой и та ожила. Я представила, как папина «лягушка» ударяется о воду девять раз. Я отдала камушек папе и улыбнулась. Он тоже улыбнулся и спросил: «Сколько»?

«Девять», — сказала я, потому что Альбина говорила, что нечетное — лучше, чем четное.

Папа снова поднял меня на руки, и я увидела за его плечом лицо очень плохого чертика. Он был злее, чем тот, который приходил ко мне. У него глаза были красные, а лицо все в морщинах и волосатое, как у гориллы в зоопарке. Мне стало страшно, но я ничего не сказала папе.

Он как обычно прицелился, сильно размахнулся и бросил. Я сжала кулачки и начала считать. Когда на седьмой раз «лягушка» подпрыгнула слабо, я поняла, что это все, но дядя Шон посмотрел на нее и заставил прыгнуть еще два раза.

Папа радовался, он не знал, что за его спиной был очень злой чертик. Он менялся и становился похожим то на маму с черным лицом и с рожками, то на Луи с зубами, как у вампира, то еще на какого-то дядю, которого я раньше никогда не видела. Этот дядя пожмет папе руку, из-за чего он не сможет дышать и умрет.

А потом на речку прилетели смешные розовые пеликаны с большими мешками под желтыми клювами. Они ловили рыбу и прятали ее в эти мешки. Папа сказал, что они ходят важно, как его министры. Мы рассмеялись, а у дяди Шона лицо засветилось. Он подержал руку у меня над головой и что-то сказал на языке, который я раньше никогда не слышала. Я почувствовала, как будто меня укололи иголки. Дядя Шон пообещал, что чертик больше никогда не вернется.

— Откуда ты знаешь, что тот незнакомый дядя пожмет папе руку, и он не сможет больше дышать? — ненавязчиво спросил Винетти.

— От верблюда, дурень ты старый! — снова ответила басом демона Стефания, но при этом ее рот едва открывался.

Ее глаза залились черным лаком, а старческое лицо пятилетней девочки перекосилось в злобной ухмылке. Падре поднял взгляд к потолку. Увидев демона, свисающего вниз головой, он автоматически провел невидимую черту между ним и людьми, сидящими за столом, сотворив три раза крестное знамение.

— Ты жалок в своих попытках сдержать меня!

— In hoc signo vinces,[192] — без страха произнес священник, потому что чувствовал, что сможет с ним справиться.

— Homo bulla est,[193] — гневно прошипела жуткая крылатая тварь кроваво-красного цвета, зацепившаяся когтями за потолок.

Казалось, еще секунда, и она набросится на священника.

/2011.09.13/11:40/

Ватикан, кабинет понтифика

— Credo in Deum, credo in Spiritum Sanctum, et in Jesum Cristum,[194] — громко произнес кардинал Костанцо, пришедший на помощь отцу Винетти. Открыв миссал,[195] он начал читать молитву. Демон разжал когти и, зависнув в воздухе под высоким потолком, преобразился в величественную фигуру Авраама,[196] сидящего во славе на Небесах. Сделав вид, что он ищет души праведников в складках полотнища, он удивленно воскликнул:

— Никого из вас я не нахожу в лоне Авраамовом! Какие же вы в таком случае праведники?

— Может, спросим у Петра, вдруг он что-то о них знает! — подыграл ему демон, вселившийся в Стефанию.

Рядом с «Авраамом» показался высокий готический собор, над шпилем которой сияла радуга. У светящихся врат стоял старый, заляпанный чернилами письменный стол, за которым сидел апостол Петр. Он вежливо улыбался душам детей, стариков, женщин и мужчин в белоснежных одеждах, которых по одному доставляли ангелы к вратам Рая. Все они держали в руках приглашения синего цвета с нарисованными на них облаками и крылатыми фигурами ангелочков.

Поправляя очки с круглыми линзами, Петр бегло сверял записанное в них с информацией на экране монитора. Убедившись, что все в порядке, он нанизывал эти синие пропуска на металлический штырь дырокола и прибавлял на старых потертых счетах каждый раз по одной косточке.

— Эй, Петр, тут эти мне говорят, что тебе записку от Него передали и ты должен быть в курсе. Ты их знаешь? — обратился к нему «Авраам».

— Записку, говоришь, хм-м… что-то такое было, кажется, припоминаю… хм-м, сейчас посмотрим.

Петр приподнял клавиатуру и вытащил несколько согнутых вдвое листов. Склонившись ниже, он принялся их пристально рассматривать.

— Так… хм… в этом списке никого из них нет, а в этом вижу только имя Папы, и то сверху стоит пометка: «э». М… да… ну, его мы отправим в эконом-класс, а из тех, что сидят рядом, — точно никого. Хотя у девочки шансы есть. В отношении нее пока еще не определились.

— И все-таки посмотри внимательнее. Они мне тут рассказывают, что веруют, да еще и на латыни: «Credo in Deum, credo in Spiritum Sanctum, et in Jesum Cristum», — театрально продекламировал демон в облике Авраама.