Однако служба в гусарском полку оказалась на сей раз недолгой. 1 мая неожиданно похолодало. Видимо, в прошлый раз Николай Степанович недолечился, и у него обнаружили процесс в легких, поэтому 5 мая прапорщик Гумилёв с диагнозом «бронхит» был отправлен в один из самых привилегированных госпиталей — лазарет Большого дворца в Царском Селе. О том, какой честью было попасть туда, можно судить по тому, что старшей медицинской сестрой в лазарете работала сама Императрица Александра Федоровна.

7 мая Гумилёв уже стал на учет в Царскосельском эвакуационном пункте. И на этот раз поэт не лежал безвылазно в лазарете. Он тут же включился в литературную жизнь. 12 мая в «Привале комедиантов» был творческий вечер поэтов и Николай Степанович читал там свои стихи.

14 мая он вместе с женой отправляется в Слепнево к сыну и матери. Однако уже 18 мая Николай Степанович возвращается в Царское Село.

26 мая из Царского Села командиру 5-го гусарского Александрийского полка было отправлено отношение из Царскосельского эвакуационного пункта за № 10 869: «Прапорщик вверенного Вам полка Гумилёв во время состояния на учете пункта был удовлетворен согласно удостоверению, пункт за № 10 407, за время с 7 мая по 18 мая 1916 г. суточными госпитальными деньгами как семейный офицер…» Гумилёв согласно положению получал суточные в размере полутора рублей. В полку же он получал по этой смете один рубль в сутки. Как видно из этого документа, офицера Гумилёва уже содержала армия.

Обследование в госпитале показало, что Николай Степанович нуждается в дополнительном санаторном лечении. 30 мая в приказе по 5-му гусарскому Александрийскому полку сказано, что прапорщик Гумилёв отправляется для продолжения лечения в Дом Ее Величества в Массандре, то есть в Крым.

Закончившаяся весна принесла одну неприятную новость. Из-за трудностей с деньгами мать поэта продала дом в Царском Селе и окончательно переселилась в свое родовое имение в Слепнево.

Гумилёв стал готовиться к поездке в Крым. 1 июня он получает денежный аттестат: «По Указу Его Императорского Величества дан сей от 5-го гусарского Александрийского Его Величества полка на прапорщика Гумилёва в том, что он удовлетворен денежным Его Императорского Величества жалованьем из оклада семисот тридцати двух рублей по 1 мая и добавочными деньгами из оклада ста двадцати рублей в год по 1 мая с. г….»

В лазарете Большого дворца Николай Степанович познакомился с Великими Княжнами Ольгой Николаевной и Татьяной Николаевной, считавшимися дипломированными сестрами милосердия. В лазарете часто бывали и младшие дочери Государя Императора — Мария и Анастасия, посещавшие раненых и беседовавшие с ними. Гумилёв, как истинный монархист, не мог не оказать знаки внимания особам царской крови. 5 июня, в день рождения Великой Княжны Анастасии Николаевны, поэт написал ей стихотворение, которое хранилось в личных бумагах Княжны:

Раненые относились с искренней любовью к царственным сестрам милосердия, и под стихотворением поэта подписалось еще пятнадцать человек. Николай Степанович был до конца жизни горд тем, что лично познакомился с Великими Княжнами и видел Государыню Императрицу.

Перед отбытием в Крым Николай Степанович заехал в Слепнево навестить семью. 13 июня Гумилёв на санитарном поезде прибыл в Ялту.

В творческих планах поэта была работа над драмой «Гондла». Поселился Гумилёв в ялтинском санатории, расположенном рядом с Массандровским парком. Видимо, вначале поэт был занят работой над «Гондлой» и процедурами. Но в конце июня стал более свободным, часто гулял в больничном халате. В парке он и встретил приехавшую из Москвы курсистку Варвару Монину. Варя приехала отдыхать с братом Алексеем и двоюродной сестрой Ольгой Мочаловой, которая писала стихи и училась в Москве на Высших женских курсах, а жила у тетушек (родные умерли).

Поселились отдыхающие на даче Лутковского, которая располагалась в конце Большой Массандровской улицы на высоком берегу. Здесь был большой сад, спускавшийся к самому берегу моря. Девушки путешествовали по окрестностям Ялты, наблюдали с Ай-Петри восход солнца, побывали возле водопада Учан-су.

Однажды Варя пришла домой взволнованная и стала рассказывать сестре: «Я гуляла по Нижней Массандре с книгой стихов Тэффи „Семь огней“. Присела на скамейку. Ко мне подошел санаторный отдыхающий в халате и спросил: „Юмористикой занимаетесь?“ — „Нет, это стихи“, — ответила я. „А, ‘Семь огней’…“ Тэффи известна как юморист, и очень немногие знают ее единственную лирическую книгу. Поэтому я с ним заговорила. Это оказался Гумилёв… Завтра мы встретимся у входа в парк…»

В первый момент Ольга сестре не поверила: встретить Гумилёва здесь, в Крыму, да еще во время войны, — невероятно! Ольга давно была знакома с поэзией Николая Степановича, как-то ей попались «Жемчуга». В воспоминаниях она писала о своих впечатлениях: «Столько наступательного порыва, дерзанья, такое красивое мужское начало, широкий манящий мир. Новый поэт вдруг позвал, потребовал, взбудоражил».

Возможность познакомиться с настоящим большим поэтом заинтересовала и Ольгу: ведь ей было всего восемнадцать лет, когда каждый в душе лирик и романтик.

Гумилёв пришел на свидание уже не в халате, а в форме: ему хотелось выглядеть бывалым командиром. Ольга Алексеевна вспоминала: «Он нес с собой атмосферу мужской требовательной властности, неожиданных суждений, нездешней странности. Я допускала в разговоре много ошибок, оплошностей…»

Гумилёв слушал ее робкие первые литературные опыты:

И очень тактично смеялся, чтобы не обидеть девушку: «Что же греза вьется, как комар?» Читал поэт и свои стихи, среди них и новое «Юг», написанное скорее всего именно там, в Крыму. Они гуляли по вечерам вдоль дороги, ведущей в Ялту, и: «На закате… были поцелуи. Требовательные, бурные. Я оставалась беспомощной и безответной… Мы бродили во мраке южной ночи, насыщенной ароматами июльских цветений, под яркими, играющими лучами, звездами».

Гумилёв шептал девушке бессвязные, но такие страстные слова: «Когда я люблю, глаза у меня становятся голубыми… Вы не знаете, как много может дать страстная близость… Когда я читаю Пушкина, горит только частица моего мозга, когда я люблю — горю я весь… Я знаю, вы для меня певучая…» А когда девушка выказывала сопротивление, он начинал мягко ее упрекать: «Я прошу у вас только одного разрешения. Я мог бы получить несравненно более полное удовлетворение, если бы этим вечером поехал в Ялту». Конечно, он говорил о проститутках, чтобы раззадорить девушку, но она не понимала и спрашивала: «Как это делается? Кто эти дамы? Ну что ж, если вам так нужно, поезжайте». И это возбуждало Гумилёва еще больше. Ему нужна была ее чистота, ее юность. Он настаивал: «Если вы согласны, положите руку на мою руку». Но она не положила….