Для успешного противодействия монархии Бонапартов Жозефина нуждалась в союзниках. Она нашла одного и, надо признать, очень сильного - Жозефа Фуше. Министр полиции, как бывший якобинец, был против любой монархии в принципе и отнюдь не по идейным, а исключительно по личным (если не сказать шкурным) соображениям: его прошлое лионского террориста грозило ему в случае возврата монархии как минимум изгнанием из высшего света.

Наполеон заметил и разгадал интригу Жозефины и Фуше. Меры - скорые и эффективные - он принял немедленно. 13 сентября 1802 г. первый консул ликвидировал Министерство полиции[1625], но Фуше оставил при себе, в резерве, назначив его сенатором. Ликвидация же министерства мотивировалась политически гениально: дескать, консульский режим покончил с внутренними, партийными распрями и сплотил всех французов в «одну партию»; теперь такое министерство было бы попросту лишним. Что касается Жозефины, Наполеон, во-первых, заверил ее в нерасторжимости их брака (тогда, в 1802 г., он действительно и мысли не допускал о разводе), а во-вторых, предложил скрепить их союз брачными узами ее дочери Гортензии с его братом Людовиком, что и было сделано. Правда, этот брак без любви (Гортензия была влюблена в Мишеля Дюрока, а Людовик вообще никого не любил, кроме себя) оказался несчастливым, но плодом его - исторически значимым - стал будущий император Франции Наполеон III.

Став пожизненным консулом, Наполеон, как подчеркивают французские историки, «более не считал нужным разыгрывать из себя президента республики на американский лад, каким держал себя до сих пор»[1626]. Ощутив себя уже фактически неограниченным властителем (хотя и - пока! - без монаршего титула), он стал более терпим к раболепной лести, которая росла вместе с увеличением числа и усердия льстецов. Так, новоиспеченный «Журнал защитников Отечества» изобретательно разъяснял своим читателям, что имя Наполеон имеет греческие корни и означает «Долина льва»[1627]. 15 августа 1802 г. впервые был торжественно отпразднован день рождения первого консула: Париж в тот день был ярко иллюминирован и украшен инициалами N. В., а в Тюильрийском дворце поразил очевидцев своим великолепием именинный бал.

Консульский двор все больше походил на монарший. Пышно, по-королевски, как никогда после революции, обставлялись дворцовые приемы. Боевые генералы какое-то время еще держались республиканской моды, являясь на прием или бал в сапогах или с саблями. Но после того как на параде 14 июля 1802 г. первый консул появился в костюме из красного лионского шелка и в позолоченных туфлях, очень скоро сабли и сапоги были вытеснены из дворцовых залов шпагами, шелковыми чулками и туфлями.

Характерную черту и главное отличие нового, консульского двора от старого, королевского А. Олар усмотрел в том, что, «хотя женщины и составляли украшение нового двора, они уже не имели в нем ни малейшего политического влияния или являлись всего лишь орудиями политики Бонапарта»[1628].

В общем, по авторитетному мнению А. Олара, «внутреннюю историю консульства за время 1802-1804 гг. можно резюмировать в трех словах: личное правление Бонапарта»[1629]. Но пожизненный первый консул не просто властвовал. Он работал, пожалуй, как никто из его современников и не только их них. Антуан-Мари Лавалетт, бывший при нем и адъютантом, и секретарем, как-то прикинул, что «за три года он делал больше, чем любой король мог бы сделать за 100 лет»[1630]. Работоспособность Наполеона была фантастической. Он мог и среди ночи прервать сон, чтобы настрочить приказы или декреты, вдруг родившиеся в его голове, хотя спал он по норме, которую определил так: «Мужчина должен спать четыре часа, женщина - шесть часов; больше шести часов спят только дети и набитые дурни». Один из его ближайших соратников, П. Л. Редерер, свидетельствовал, что рабочий день первого консула составлял примерно 18 часов. В экстремальных ситуациях, для него нередких, он вообще обходился без сна целыми сутками.

Как глава государства Наполеон вникал буквально во все тонкости управления государственными делами - от разработки свода законов до уборки тротуаров в Фонтенбло, он знал лучше любого министра положение дел внутри каждого ведомства, а все, что знал, помнил. Тем, кого это все изумляло, он объяснил, что разные дела и вопросы размещены у него в голове, как в шкафу, - строго по определенным ящикам: «Когда приходится прервать какую-нибудь работу, я просто закрываю один ящик и открываю другой. Они никогда не мешают друг другу, не стесняют меня и не утомляют. Хочется спать? Я закрываю все ящики и сплю»[1631]. Сегодня о нем сказали бы: на плечах не голова, а компьютер! Беспощадный к себе самому, он и других (своих соратников, сотрудников, помощников) не жалел, выжимая из них все, что ему было нужно, - «для блага Франции», как он любил повторять. Впрочем, не только заботы о «благе Франции» и не столько страх перед наказанием или увольнением заставлял тогда чиновников всех рангов трудиться сверх всякой меры. Один из них, бывший аудитор Государственного совета, выделил еще один стимул, на что обратил внимание Е. В. Тарле. Оказывается, «у Наполеона было искусство увеличивать в людях преданность делу той фамильярностью, с которой он умел при случае обращаться с низшими, как с равными», и это его искусство «порождало у чиновников увлечение, равное тому, которое он порождал в армии. Люди истощались в работе точно так, как (другие) умирали на поле битвы»[1632].

Да, все так и было, но едва ли кто из этих людей мог угнаться в работоспособности за самим первым консулом. Обычно он не имел времени даже поесть нормально. С этой «тягостной обязанностью» он разделывался не более чем за 15 минут, если это был обед в гостиной, а чаще - за 7-8 минут, если завтракал и ужинал у себя в кабинете или в спальне. Иностранные гости рассказывали, что Наполеон будто бы «обедал стоя», ибо присесть, да еще потом встать, у него не было времени[1633]. Он даже устроил скандал своему повару Дюнану, который прежде служил Бурбонам и теперь, по привычке, приготовил изысканнейший обед для первого консула. «Ты заставляешь меня есть слишком много! - накинулся первый консул на повара. - Впредь готовь не больше двух блюд!»[1634] А вот другой характерный случай: когда кто-то из друзей Наполеона посетовал перед ним на излишнюю скоротечность его обедов (люди не успевали поесть, как следует!), первый консул велел продлить время трапезы на несколько минут. Во время первого же «продленного обеда» П. Л. Редерер шутливо упрекнул Наполеона: «Вы теперь засиживаетесь за обеденным столом...» Первый консул отшутился с нескрываемым раздражением: «Это - результат развращения властью!»[1635]