– Это я вытащил у него изо рта и из носа. Невероятно меняет внешность. Мы долго не могли понять, каким образом этот американец все время оказывался в том же месте, что и господин Рыков. Поняли, в чем дело, только когда сделали допущение – это один человек. Все встало на свои места.

– Господи милосердный, – наконец Анна нашла в себе силы сказать хоть что-то. – Да как же так можно…

– Прости, – повторил Рыков, – мне больше нечего сказать, но… прости.

– Ну вот и отлично, – Мигель пришел в себя раньше остальных и, отстранив Анну в сторону, подошел к Рыкову. Встав перед ним, несколько мгновений смотрел ему в глаза. Рыков взгляда не отвел, а только презрительно усмехнулся.

– Мне сразу не понравился этот долбаный американец, – торжествующе заявил Мигель, – интуиция меня не подвела. – И он с силой ударил пленника ногой. Прямо в лицо. Олег рухнул на пол.

Анна вздрогнула и словно очнулась.

– Что ты делаешь?.. Зачем ты его бьешь?

– Как зачем? – удивился Мигель. – Чтоб ему было больно – как тебе, когда он посмел…

И он снова ударил Рыкова – уже в грудь.

– Его привели сюда, чтобы казнить, а не чтобы мучить! – с досадой воскликнула она. – Прекрати немедленно!

– Оставь его, Анна, – глухо пробормотал Рыков, выплевывая кровь. – Этот подонок не успокоится, пока не… – следующий удар в лицо прервал его.

– Ты кого назвал «подонком»?! – зарычал Мигель.

– Останови его, ради Бога, – прошептала Катрин мужу, но ее услышал и Мигель. Он оставил Рыкова в покое так же внезапно, как и напал на него. Обернувшись, он со злорадством уставился на Катрин.

– А, подала голос! Наша принцесса готова показать свое истинное лицо…

– Прекрати! – жестко сказал Булгаков, заслоняя собой Катрин. – Ты ведешь себя как скотина.

Брови Мигеля взлетели:

– Ах, вот как? Мы тут собрались, чтобы поиграть в благородство и христианское всепрощение? Ты уже забыл про Алену? Если уж тебе плевать, что твоя, с позволения сказать, супруга, трахалась с этой тварью…

– Что?! – Булгаков рванулся к испанцу, но Катрин вцепилась в мужа мертвой хваткой, – Не слушай его! Это провокация! – закричала она в отчаянии.

Но пока Булгаков пытался стряхнуть с себя руки Катрин, Олег взлетел с бетонного пола и обрушился на испанца, вцепившись тому в горло. Сила его ярости оказалась столь велика, что Мигелю, вероятно, пришлось бы худо, несмотря на наручники, в которые Рыков был закован, если б не палладин, очевидно, готовый к любому развитию событий. Он спокойно подошел к ним и ткнул в подреберье Рыкову электрошокер. Тот вздрогнул и затих. Мигель, выбравшись из-под него, стал с ожесточением бить его ногами.

– Прекрати! – Анна подскочила и стала оттаскивать испанца от его жертвы. Это ей удавалось плохо, и тогда Булгаков, отстранив Катрин, подошел к Мигелю и, заломив ему руку за спину, быстро прекратил избиение.

– Не могу не повториться – ну ты и скотина, – Сергей отшвырнул Мигеля в сторону.

– Анна, я прошу тебя – дай мне телефон, и я вызову полицию, – Булгаков повернулся к молодой женщине, все еще стоявшей над Рыковым, который неподвижно лежал на полу. – Пожалуйста, не делай глупостей… Потом ты не простишь себе.

– Пусть даже так, – откликнулась Анна. – Это будет моя ноша, и мне ее нести.

– Он еще долго будет без сознания? – она обратилась к Александру.

Тот взял Рыкова за руку и нащупал его пульс. Так врач во время казни ищет пульс осужденного, чтобы удостовериться в его смерти.

– Минут пятнадцать, – с уверенностью констатировал он.

– Хорошо, мы подождем, – Анна беспомощно окинула взглядом подвал и, заметив кресло, стоявшее в углу – старое, обитое серым плюшем, протертое до дыр – единственный предмет мебели в подвале, приблизилась к нему и опустилась, словно лишившись сил. – Да, мы подождем, – повторила она со вздохом.

– Разумеется, – Мигель подошел к ней и оперся на спинку кресла. – Разумеется, не убивать же этого упыря, пока он без сознания. Я хочу в его глаза смотреть, когда всажу ему…

– Замолчи, заклинаю тебя, – уронила Анна.

Булгаков вслед за палладином склонился над Олегом. Сейчас, когда ему никто не мешал, он получше осмотрел Рыкова, поднял ему веко – радужную оболочку покрывала контактная линза светло-орехового цвета – вот, значит как! Белый, как стена, подле которой лежал, с кровоподтеками и ссадинами на лице – как будто это не он, Олег Рыков, всегда изысканный и элегантный, словно шевалье из галантного века. Булгаков почувствовал присутствие Катрин за спиной и повернул голову. Она стояла рядом и смотрела на них – сверху вниз. Он поднялся с колен.

– Что нам делать, – она еле шевелила губами, так, что слышать ее мог только он. – Надо что-то делать.

Все происходящее казалось Булгакову фантасмагорией, словно он спит и сон его дурной, но он вот-вот проснется и окажется где-нибудь в другом месте – привычном и спокойном – ну, например, в своей операционной или в лекционном зале, перед студентами Medical School[215]… Но замершая в оцепенении Анна, бледная, как простыня Катрин и беснующийся испанец возвращали его к действительности. В данной ситуации он мог рассчитывать только, что у Анны разум возьмет верх над ее ненавистью и жаждой мести, и она образумит Мигеля. Или хотя бы не будет мешать ему, Булгакову…

– Держись подальше, – так же тихо ответил он жене. – И ни во что не ввязывайся. И не мешай мне, ради бога…

– Что значит – не мешай? – она была шокирована. – Я должна молча смотреть на все это?..

– Я сказал – не мешай, – Сергей ощутил, как скулы свело от злости. – Ты меня хорошо слышишь?

Катрин в недоумении отступила на шаг от него и Олега, а Сергей остался рядом с Рыковым, лихорадочно соображая, что ему делать дальше. В конце концов, реальную угрозу представляет для него лишь Мигель – Анна вряд ли сможет противостоять ему физически. Но здесь этот непонятный Александр – глаз с них не сводит – и, судя по всему, не позволит предпринять ничего, что шло бы вразрез с желанием Анны. Поэтому – сначала надо переубедить ее, а уж потом, когда она без обиняков выскажет свою волю, можно будет заняться Мигелем – и это будет задача та еще! Мог ли он, Булгаков, много лет назад перевязывая раненого испанского мальчика, бредившего подвигом во имя свободы – мог ли он вообразить, что когда-нибудь придется противостоять ему – и, возможно, не на жизнь, а на смерть? Мог ли он представить, спасая длинноволосого парнишку от толпы свирепых скинхедов, что они станут кровными врагами и соперниками?

Но, возвращаясь памятью в тот день, когда он сражался с Рыковым на страшной даче в Репино, Сергей на уровне физических ощущений вспоминал первобытное неистовство, охватившее его, когда он распахнул дверь спальни на втором этаже, из-за которой доносились удары молотка и сдавленные женские рыдания. Свет тогда померк пред его глазами, и стало тяжело дышать – он бросился на своего друга, словно тот – дикий зверь, и этого зверя следовало обезвредить любым способом – если необходимо, перегрызть ему горло. И теперь он вновь почувствовал, как его накрыла ожесточенная ненависть – и выплыть из этой черной волны можно только одним способом – убить.