* * *

После аудиенции с императрицей князь Орлов появлялся во дворце ежедневно, но все заметили, что хотя Орлов был весел, непринужден, любезен и обходителен со всеми, включая и Васильчикова, государыня Екатерина на людях его совершенно не замечала. Князь Васильчиков продолжал пользоваться благосклонностью Ея Величества и не отходил от нее ни на минуту. Однако никто не верил, что звезда князя Григория Григорьевича Орлова может закатиться. Все иностранные послы поспешили нанести ему визиты.

Подошли новогодние праздники, и Орлов, получив годовой отпуск, уехал на отдых в Ревель, где намеревался провести всю зиму, но появился в Петербурге через два месяца, ибо не мог он забыть свою прежнюю жизнь, в коей была сама несравненная Екатерина. Он клял себя за свою беспорядочную жизнь, за неумение отделить главное от второстепенного, неумение ценить то, что имел – даже бесценную, искреннюю любовь самой императрицы. Да, он такой человек: не может он пройти мимо прекрасных женщин. Но ведь и ее любил!

Орлов понимал, что опала со стороны Екатерины вполне заслужена, и с ней теперь надобно будет жить. Но в душе его все-таки теплилась надежда – не выдержит Екатерина, вернется к нему, ведь она так его любила! Что такое Васильчиков, в конце концов, в сравнении с ним, прожившим с ней бок о бок десять лет, от коего она имеет сына? «Да-а, – думал он в отчаянье, – чужую беду руками разведу, а к своей и ума не приложу».

В мае семьдесят третьего года на его имя поступил Высочайший указ, в коем говорилось: «Ея Императорское Величество к удовольствию своему видя, что генерал-фельдцейхмейстера графа Орлова состояние здоровья поправилось, и желая всегда к пользе Империи употребить его природные отменные дарования, ревность и усердие к Ея Императорскому Величеству и отечеству, именным Своим Высочайшим Указом, данным ему, генерал – фельдцейхмейстеру, объявить изволила, что Ея Императорского Величества желание есть, чтобы он, господин генерал-фельдцейхмейстер и кавалер вступил паки в отправление дел, Ея Императорским Величеством порученных».

Все-таки не выдержала душа Екатерины. Выбросить окончательно его из своей жизни она еще была не готова!

Орлов возвратился ко всем своим обязанностям, окромя одной – обязанности полюбовника. И все же казалось, будто фортуна снова повернулась к нему лицом.

* * *

В период отдаления Орловых Екатерина Алексеевна работала паче, чем всегда, дабы забыться в трудах праведных. Более того, она проводила много времени с сыном Павлом Петровичем. Все видели их часто вместе – на приемах и на обедах, в Эрмитаже и наедине. Екатерине надобно было во что бы то ни стало поставить на место клан Орловых, а оное оказалось совсем непросто. Половина Петербурга и Москвы знали и любили их: друзья, приятели, товарищи, сослуживцы, кумовья, кузены, множество родственников. У нее, императрицы, не было родных, окромя сына; стало быть, пусть видят, что она все-таки не одна. Есть еще настоящий Романов, против коего руку не поднимешь. Павел Петрович, зная нелюбовь к себе матери, был пуще других удивлен ее изменившимся отношением. Екатерина корила себя за малое внимание к наследнику, но и, по сути дела, ничего с сим поделать не имела возможности. Мало того, что он был отнят у нее с первых минут его рождения, так, что дитя росло без нее, став к семи годам вполне сметливым мальчиком. Двенадцать лет назад, узнав, что его отец убит, он во всеуслышание расспрашивал, кто же его убил и почему трон, принадлежащий по праву ему, принадлежит его матери, и добавлял, что когда он вырастет, никто не уйдет от ответа. Наивный мальчик думал, что его слова не дойдут до императрицы, но она отнюдь не относилась к тем, кто пропускал подобные речи мимо ушей. Екатерина говорила с ним, объяснила, как могла, смерть его отца, но видела недоверчивый взгляд наследника. Кто-то наущал его, у кого-то были свои планы на него. Вестимо, Орловы тоже не любили будущего императора, ведь хорошо известно, что устами ребенка глаголет истина, а они замешены в событиях, связанных с гибелью отца цесаревича. Павел не стоял на месте: рос, рос и вырос в довольно обычного на вид большеглазого и большеротого, небольшого роста юношу девятнадцати лет. Кто его знает, как он себя соизволит повести далее?

Екатерина барабанила по столу своими точеными пальцами, таинственным приглушенным алым цветом мерцал перстень с огромным рубином. Сосредоточенные задумчивые глаза монархини наблюдали цветовые оттенки мерцающего камня, и в то же время выражали нетерпение в решении серьезной задачи. Последнее время не давали покоя мысли о повзрослевшем и уже совершеннолетнем сыне, законном претенденте на престол. Сомнений не было, что коли не он сам, то всевозможные доброхоты нашептывали ему на ухо, что мать узурпировала его трон, и что с оным надобно ему что-то делать.

Встав, императрица беспокойно прошлась по кабинету, размышляя, какие учинить способы как-то отвлечь Павла от ненужных мыслей и намерений. Зная своего нервного, вспыльчивого и обидчивого сына, она думала о том, что женитьба, пожалуй, самый действенный способ направить его мысли на житейские, семейные проблемы. К тому же решился бы вопрос с продолжателем императорского рода Романовых. Екатерина подняла глаза, как бы обращаясь к самому Господу Богу: ежели Всевышний любит ее, то первым родится мальчик. И она заберет младенца к себе, как когда-то забрала государыня Елизавета Павла. Сама воспитает. Воспитает будущего настоящего императора. Павел – ее сын, но не по душе и не по сердцу он ей. Он не ее воспитанник. Не такого сына она хотела себе.

Екатерина Алексеевна хорошо понимала, что она больше привязана к младшему сыну, Алексею. Ни в чем не повинный ее ребенок рос на чужих руках, совершенно в других, отнюдь не царских условиях, которые достались старшему – Павлу, хотя имел ровный характер, был умен, здоров и хорош собой. Сие чувство любви ко второму сыну, как понимала она, проявилось, понеже она видела его первые два года гораздо чаще, чем Павла. Она ездила к нему в ночное время вместе с Григорием в обычной карете, как токмо изыскивалось свободное время. К десятилетию Алексея пора было подумать о собственности для сына, и императрица решила приобрести для него земельные угодья в Тульской губернии, Бобринской волости. Присмотрев земли возле села Бобрихи, Екатерина приказала построить дворец и к нему дороги, которые и были возведены через год. Екатерина и Григорий хорошо запомнили, что ее гардеробмейстер Шкурин тайно вынес из ее спальни новорожденного Алексея, закутанного в бобровую шубу отца. Сие совпадение показалось им знаковым и по исполнении ему в нынешнем году двенадцати лет, они дали сыну фамилию Бобринский.

Екатерина глубоко вздохнула, провела рукой по лицу, отгоняя нагромождение мыслей.

Сев за секретер, она взяла перо, обмакнула в серебряную чернильницу и принялась писать скорым почерком. Но мысли о необходимости начать поиски достойной невесты для Павла не оставляли ее. Она резко позвонила в золотой колокольчик. Появился дежурный кабинет-секретарь, Козицкий.

– Григорий Васильевич, пригласите ко мне посла Пруссии господина Ассенбурга, раз уж он еще здесь. Отбывает на следующей неделе. Пусть прибудет завтра к восьми утра.

– Слушаюсь, государыня. Будет исполнено. Что сказать послу?