— Скоро поедем, обещаю. Точно больше ничего не болит?

— Нет.

— На тебе много крови, — я все еще всматривался в глаза цвета неба этого лета.

— Все в порядке, — она сжала кулаки, снова глубоко вдохнула. — Тебе от меня сегодня тоже досталось. — Мара перевела взгляд на мои предплечья. Их немного саднило, но и только. Она подняла руку, будто хотела дотронуться, но так и не коснувшись, сжала пальцы и опустила кулачок себе на колени.

— А вот об этом тебе точно не стоит волноваться. Останешься здесь или пойдешь в машину?

— A…

— Внизу мои ребята, Пыль, Стомат и Леший. Последний, кстати, гораздо лучше твоего Анатолия. Разреши ему тебя осмотреть, — я с трудом сдерживался, с трудом держал гада на поводке. Хотелось закончить то, что начала Мара. Очень хотелось. Так, что зубы сводило. Ублюдок рыдать будет собственной кровью. Я удостоверюсь.

— Люди…

— Здесь никого не было, Артур, видимо, позаботился. Даже охрану убрал. Мы на окраине, ребята обеспечат, чтобы никто ничего не увидел.

— На окраине? — Мара не понимала.

— Два месяца назад Артур купил новое здание, — прошипел я сквозь зубы. — Расширяться планировал.

— Ясно.

— Так что?

— Я… вниз пойду, — Мара попыталась встать. Я тут же ее перехватил.

— Ага, прям вот пойдешь, — улыбнулся, снова поднимая девушку на руки. Ее била крупная дрожь, и взгляд все еще потерянный.

Святоша скользнул в комнату, как только мы вышли, не уверен, что Мара его заметила. Она закрылась и спряталась, даже от самой себя. Скорее всего, именно от самой себя.

С этим мы тоже разберемся, но позже.

Девушка немного оживилась, только когда я усадил ее в казенный уазик, где выл дурнинои тощий мешок с костями.

— Еле удержали, — проворчал, глядя как Крюгер жмется к хозяйке, жмурясь от удовольствия. Странная картина: девушка, вся в крови, такая же окровавленная собака и чертов уазик.

Назад я вернулся только минут через пятнадцать.

Святоша стоял над распростертым и по-прежнему не шевелящимся Георгием.

— Хорошо она его отделала, — прокомментировал мужик. — Молодец.

— Сколько у нас времени до приезда кавалерии?

— Минут сорок еще есть, — пожал он плечами. — Я адреса перепутал. Случайно, — повернул он ко мне голову.

— Какая незадача, — сокрушенно покачал я головой, забирая из рук друга рюкзак. — Там где-то второй должен валяться. Поищи.

— Отсылаешь?

Я только плечом повел.

— Вечно все веселье тебе, — проворчал Святоша, направляясь на выход. — Если Саныч явится раньше, мы предупредим.

Ему же будет лучше, если не явится. Другу морду хотелось набить, пожалуй, не меньше, чем Георгию.

Я уронил рюкзак на пол, ногой перевернул беса на спину. Выглядел он мерзко, еще хуже пах. Рука сама собой потянулась за четками. Очень хотелось затолкать их уроду в глотку, но пришлось сдержаться. Я залез в один из мелких кармашков, достал бутылку, открутил зубами крышку и от все души плеснул мудаку в морду.

Реакция последовала мгновенная: кожа моментально покрылась волдырями. Георгий открыл глаза, заорал и попытался сесть, опираясь на сломанные руки. Черепушка у него была пробита, так что вода попала и туда, рана задымилась, пахнуло паленой резиной, сгоревшим мясом. Волдыри лопались с тихим мерзким хлюпом, и плоть, как свечной воск, начала оплывать.

— Проснулась, спящая красавица, — довольно улыбнулся. — Ты только лучше не вставай, не беси.

Бес несколько секунд смотрел на меня так, будто не мог понять, кто я, а потом проблеск осознания мелькнул в здоровом глазу.

— Давай поговорим, — прохрипел придурок.

— Не-а. Даже не старайся.

Он будто воздухом подавился, захлопнул пасть, а через миг ощерился в подобии улыбки.

— Мы оба знаем, что ты ничего не сможешь мне сделать. Я просто выполнял свою работу, как ты — свою.

Я двинул кулаком куску дерьма в челюсть, тем самым кулаком, на который были намотаны четки. Голова Георгия дернулась, сильно дернулась, послышался мерзкий хруст позвонков. Главное, не убить его раньше времени. В идеале — сдержаться и вообще не убить. Но тут я гарантий давать не могу.

— Ты покушался на нейтральную, — прошипел я. — Ты угрожал благополучию обитателей отеля. Ну и так, по мелочи, еще много чего наберется. К тому же ты нарушал законы не только Совета, но и своих. Нейтральный бес, скажи, — я сжал пальцы на горле Георгия, — ты серьезно рассчитывал на это?

— Почему нет, я…

Слушать дальше желания не было, я влил в открытую пасть остатки воды. Всю бутылку опустошил, с удовольствием слушая, как шипит и рвется что-то в глотке идиота.

Георгий задергался, задрыгал ногами. Чудесная картина. Только все еще мало.

— Вопрос был риторический. Тебе очень не повезло с тем, что Мара не успела тебя убить.

Бес орал несколько минут. Дергался, его грязная сила выплескивалась наружу, будто из его же собственных волдырей. Но гад внутри облизывался, и я не стал противиться желаниям паразита. Да на здоровьице, главное, чтобы не стошнило потом. К тому же Георгий станет менее прытким. Будет соображать, а вот тело… слушаться перестанет. Нет. Сознание я ему оставлю… и способность говорить.

Чудовище, живущее во мне, полностью выбралось на поверхность. Так близко к ней он не был уже давно. Уже очень давно.

— Шы, — язык беса распух, обожженная гортань тоже. Звуки выходили странными, шипящими, слова разобрать было очень сложно, — ахашан. Шфои ахашут. Офеш.

— Ты полагаешь, мне не насрать на Совет и его мнимое наказание? — я достал следующую бутылку воды, открутил крышку, вытащил церковные свечи. — Мне все равно. Ты, главное, скажи: ты действительно собирался подставить хозяина? Ты же понимаешь, на чью территорию влез? Чьи души забрал себе?

— Ашое тфоо шело? Шы какх я, шолько бешишь от эшого.

— А ты уверен, что бегу? — я вылил вторую бутылку воды на придурка, вдоль тела. Георгий опять заорал, задергался, а гад, ухватив кусок вплеснувшегося безумия, начал жрать. Серебристо-молочные кольца обвили тело будущего трупа, мои руки покрылись чешуей, рожа, наверное, тоже. Гад заглатывал огромные куски, оставляя во тьме сумасшествия зияющие дыры размером со Вселенную, Георгий слабел. Пожалуй, слишком быстро. Даже перестал скрести ногтями по полу, что меня несколько разочаровало. Предполагалось, что бес будет сопротивляться дольше. Но гад был доволен, и в процесс его кормежки я решил не вмешиваться. Сидел на полу и смотрел, как все медленнее и медленнее поднимается и опускается его грудная клетка, как тяжелеют веки, как начинают пробегать легкие судороги.

Минут через пятнадцать я зажег первую церковную свечу и ткнул куда пришлось — в плечо. Бес только вяло дернулся, но не издал ни звука, но гримаса боли рожу все-таки исказила. Хорошо. Тело почти его не слушается, а вот нервная система работает как надо. Хорошо. Все понимает, но не говорит. Отлично просто.