этот приказ, сопровождало целое войско, и ему было велено добиться незамедлительного исполнения царского повеления.

В то время, как прекрасная Рави нашла в ужасной пустыне душевный мир и нерушимый покой, несчастный Дабдин в своем роскошном дворце не находил себе места. С тех пор, как он столь жестоко обошелся с любимой женою, жизнь утратила для него всю сладость. Карадан даже во сне видел одни лишь кошмары, и время не смогло утишить его сожаления.

В таком печальном положении находился Дабдин, когда ему передали приказ Кассеры. Карадана ошеломила суровость, с какой всем им было объявлено царское повеление, и его с новой силой замучали угрызения совести. Тем не менее ему пришлось тронуться в путь вместе со своим господином, который тревожился ничуть не меньше, не ведая причин, вызвавших столь строгое обращение. И только главный евнух без страха пустился в дорогу. Наконец все трое явились ко двору Кассеры.

Царь с нетерпением ждал их в своих покоях вместе с Рави.

«Визирь! — сказала дочь Зорахана. — Узнаешь ли ты меня? Я — Рави, бывшая жена Дабдина, которую ты так грязно оклеветал в его глазах. Ты предал долг свой и веру, предал своего царя, доверявшего тебе как себе самому, и меня, к которой обязан был относиться с почтением. И это после того, как ты подступился ко мне с оскорбительными предложениями. Ты один виноват во всем и, коли есть у тебя еще силы и мужество, признайся в своем прегрешении, не пытайся напрасными увертками навлечь на себя гнев Божий».

Карадан с горечью и страхом воскликнул:

«На твоем челе, госпожа, печатью лежит невинность так же, как на моем написано „Предатель“. После того, как я напрасно просил тебя утолить мои желания, злой гений завладел мною…»

«О изменник! — прервал его речь Дабдин. — Нет таких мук, которых ты не заслуживал бы, и не избежать тебе кары небесной».

Кассера радовался торжеству невинной Рави и обратился к Дабдину, обрушившему свой гнев на Карадана.

«Царь, — сказал Кассера, — не только твой визирь виноват в том, что вы сделали с Рави, ты тоже заслуживаешь наказания. Тот, кто правит другими людьми, прежде всего должен уметь властвовать над собою. Ему не позволено торопиться с суждениями и тем более с местью по своему произволу, он должен проявлять осторожность на каждом шагу и никогда не выносить приговора, не выслушав обвиняемого. Следует тщательно проверить и обвинителей, и свидетелей, взвесить каждое доказательство и никому не верить на слово, пока всё не разъяснится. Ты повел себя как самодур, и поведение твое порочит данную тебе власть. Тем не менее, будучи твоим господином, я тебе не судья. Здесь есть человек более осведомленный и мудрый, ему я передаю твое дело и дело твоего визиря, пусть он вынесет вам приговор. Я говорю о тебе, госпожа, — обратился Кассера к своей будущей жене, — тебе я поручаю эту задачу, и пусть устами твоими добродетельными глаголет истина».

«Государь, — отвечала Рави, — тяжкое бремя ты возложил на мои плечи, но если я должна выступать от имени закона, то положусь на божественный Коран, где сказано: «Всякий, содеявший умышленное убийство, должен быть убит точно таким же способом, каким он совершил свое преступление»{256}. Царь Дабдин, присутствовавший здесь, размозжил ударом дабура голову моего отца, старого и верного слуги своего. Огульно меня обвинив, он обрек меня на погибель, не дав себе времени на размышления, а посему заслуживает того же. Визирь Карадан желал мне смерти, чтобы избавиться от свидетеля своей преступной дерзости: по его лживому доносу меня бросили в пустыню. Пусть он займет мое место; десница Защитника всего живого избавила меня от всякой опасности, милостью Мухаммада и твоей добротою, мой государь, невинность восторжествовала. Того, кто делает добро, Аллах рано или поздно вознаграждает, а преступнику никогда не избежать наказания. Главный евнух царя Дабдина был лишь орудием в руках своего господина, но у него есть права, данные законом. Он был великодушен и добр, ему удалось заменить мой смертный приговор изгнанием. Этот человек помог мне добраться до пустыни, снабдил меня самым необходимым и обращался со мною с сочувствием и уважением. Он сердцем понимал, что я ни в чем не виновата, тогда как люди более просвещенные травили меня. Таковы факты и таков закон, но не мне произносить приговор».

Выслушав Рави, Кассера ударом дабура вышиб из Дабдина дух. Карадана сослали в пустыню, а главный евнух получил почетный титул эмира и орден, выпущенный в его честь, на котором было начертано: «Человеку, творящему добро». Он был обласкан царем и царицею, жил в их дворце и пользовался всеобщим доверием. Кассера вскоре женился на прекрасной и кроткой Рави, народы приветствовали их союз, подати были сокращены, и щедрая милостыня досталась всем беднякам Персии. Некоторое время спустя стало известно, что Карадана растерзали дикие звери.

РАССКАЗ О БАХЕ́Т-ЗАДЕ́ И ДЕСЯТИ ВИЗИРЯХ

Продолжение

Закончив свое повествование, Аладдин перевел дух и снова обратился к Бахе́т-заде́.

— Царь, — сказал юноша, — история кроткой Рави показывает, сколь справедливо воздается всем по заслугам, сколь важно правителю не торопиться с суждениями своими, особенно когда речь идет о смертной казни. В этом случае излишняя предосторожность — не грех. А теперь, государь, Аладдин будет молча ждать твоих приказаний и смиренно подставит свою голову под смертельный удар, который ей угрожает.

Бахе́т-зада́, как всегда, смутился, решимость его опять была поколеблена. Он не захотел рисковать без зрелых размышлений и вновь отложил на завтра казнь обвиняемого. Аладдина отвели обратно в темницу.

На следующее утро десять визирей, боявшихся упустить свою жертву, собрались все вместе, а затем трое из них явились к повелителю в намерении нанести решающий удар по юному Аладдину. Эти царедворцы еще раз заверили государя, что его милосердие приведет к серьезным последствиям.

— Каждый день суды приговаривают твоих подданных за дерзкие посягательства на святость брака. Нарушители же осмеливаются требовать милосердия, ссылаясь на пример, который подает сам царь, и отсрочки, которые ты делаешь день за днем, также служат им поддержкой. Заклинаем тебя, повелитель, положить конец этой вольнице и беззаконию. Скоро твои визири уже не смогут сдерживать их.

Бахе́т-зада́ устыдился своей чрезмерной снисходительности к Аладдину и приказал привести казначея.

— В последний раз ты предстаешь передо мною, скоро эта сцена обагрится твоей кровью. Преступление, совершенное тобою, не дает мне покоя, меч правосудия слишком долго висел в воздухе. Это подает пагубный