Порой тех, кто превышал свои полномочия при исполнении обязанностей, по возвращении в Стамбул ждали большие неприятности. Когда в 1568 году сняли с должности Мехмеда-пашу, сына Салиха-реиса, он вернулся в столицу и за угнетение народа был брошен в темницу и заточен в крепости Едикуле («Семибашенный замок»). Но если мы посмотрим на то, что он с собой привез в тюрьму Терсане-и Амире (помимо прочего, у него забрали рабов), сразу же станет ясно, что проверка касалась финансов. По словам байло, добра оказалось не так уж и много, как предполагали, и именно это, должно быть, спасло жизнь Мехмеду-бею[1973].

Впрочем, если говорить об угнетении и вражде, нельзя не сказать о янычарах. Грехов у них было немало: могли, творя произвол, рубить простолюдинам руки или просто убивать[1974]; вмешивались в дела по гедикам и теракки, иными словами, влияли на новые назначения и повышение жалованья[1975]; собирали деньги с населения, каждые полгода меняя стражу там, где об этом никто не просил[1976]; постоянно назначали начальников без согласия на то бейлербея[1977] и не подчинялись приказам командиров[1978].

Кроме того, росли налоги – из-за того, что янычары постоянно требовали повышения по службе и денег и от каждого нового бейлербея, и от султана, когда тот восходил на престол[1979]. Пропасть, в которой терялись финансы, все ширилась, и невозможно даже представить, чтобы Магриб, территория которого непрестанно сокращалась[1980], справился с этой ситуацией сам.

Османы время от времени отваживались на риск, когда приходилось делать сложный выбор между притеснением народа и успокоением возможного янычарского бунта. Например, в 1582 году приказано исключить из оджака всех бесчинствовавших янычар[1981]. Через пять лет приказ, отправленный в Триполи, требовал принять все меры для того, чтобы янычары больше не вмешивались в дела местного населения[1982]. Они тогда перешли все возможные границы: душили реайя налогами, захватывали их имущество и наследство покойных, и не позволяли никому жаловаться бейлербею. Впрочем, даже последнему не удавалось избежать их произвола. Перед тем как отправиться в провинцию для сбора годового налога с кочевых племен, янычары потребовали от него 3000 золотых и каждые два-три месяца меняли своих аг[1983]. Наконец Стамбул вмешается в ситуацию по просьбе местных шейхов[1984] и примет меры против бесчинства янычар[1985]. Те противились бейлербеям еще до начала эпохи деев и ага. В 1595 году потребовалось издать отдельный приказ, чтобы янычары не похитили имущество бейлербея Мехмеда, переправляемое из крепости на корабль, поскольку тот, сложив свои обязанности, готовился к возвращению в Стамбул[1986]. В том же году тунисские янычары попытались захватить и кафиров-невольников – гребцов, тянувших весла на баштарде прежнего бейлербея[1987].

Османы не могли не вмешиваться в дела бейлербейликов, особенно если требовалось предотвратить конфликт. Чаще всего ссоры среди западных оджаков возникали из-за проблем с границами. В 1571 году Стамбул по желанию тунисского аяна передаст земли в окрестности Кайруана не под управление Триполи, а завоеванному за два года до этого Тунису, в те дни – санджаку Алжира[1988]. Спустя восемь лет очередное противостояние Туниса и Триполи коснется Кайруана, Монастира, Гафсы и Суса; тогда Стамбулу придется решать проблему, издав целый ряд приказов[1989]. Накануне окончательного завоевания Туниса перечисленные города подчинялись Триполи, но по традиции принадлежали тунисскому султанату. И когда их начнут отбирать у тунисского бейлербея с янычарами, те окажут сопротивление, а в 1588 году, вновь подняв голову, заявят права на Сфакс и Габес[1990]. В Аситане-и Саадет [осм. «Столица счастья»] будут также рассматривать похожий пограничный конфликт, обеспокоивший Алжир с Марокко, и Стамбул не замедлит вмешаться, пусть даже Марокко не входило в Мемалик-и Махрусе[1991].