Мотив свободы, независимости и достоинства звучит в сагах с особенной силой, когда он касается самой многочисленной, преобладающей страты скандинавских обществ — бондов. О них уже говорилось выше, в связи с усадьбой скандинавов, но здесь, где им посвящен отдельный очерк: нельзя не подчеркнуть особенности этого слоя и его общественного положения.

Бонды — это «свободнорожденные» (ingenui) Тацита[1070]. В сагах бонды чаще всего фигурируют в сословном значении: как свободные средние и мелкие хозяева, владельцы наследственной земли, общинники, самостоятельные, полноправные, но непривилегированные люди. Это almugi или allmogen законов, что означает «общины», «деревенский люд», незнатные люди, «простолюдины». Бонд (bóndi, búandi, «живущий [на земле], а также bu[n]þa и bo[n]þa рунических камней») является центральной фигурой саг, прежде всего родовых, и, соответственно, общественной жизни того времени, он — созидатель, объект и субъект обычного права. Встречается, например, в Эстгётском областном законе и соответствующее бонду наименование «карл» — общегерманское обозначение мужа и мужика.

Идет ли речь о междоусобице, или о борьбе за власть в кругу элиты, или о христианизации, или о взглядах автора текста той или иной саги на события и явления прошлого, всегда понятия «народ» и «бонды» взаимозаменяемы. И так дело обстояло не только в Исландии, где не было городов и королей (последних — до середины XIII в., когда остров был подчинен королю Норвегии); или на Готланде, где королевская власть (шведского монарха) была номинальной, но так было и в основных скандинавских обществах эпохи саг.

С формированием в Скандинавском регионе крестьянства как класса-сословия уже средневеково-феодального общества термин «бонд» стал обозначать крестьянина. И ранее всего это произошло в Дании, вероятно, уже со второй половины XII в. Но в эпоху викингов, как отмечалось выше, термин «бонд» не только сохранял три исторических значения — муж — свободный мужчина, муж-воин и муж-супруг, но и приобрел новое значение, все более распространявшееся по мере разложения родо-племенных отношений и большой семьи: хозяин-простолюдин. Если отвлечься от первых трех значений, то обнаруживается, что, с одной стороны, термин «бонд» и в сагах используется как обозначение полноправного простолюдина, «простеца», крестьянина. Но не менее частым в эпоху саг и еще в XIII в., когда основной массив саг был записан, является употребление термина и понятия «бонд» в значении самостоятельный (в разной степени) «хозяин» (oðalbóndi) — собственник и распорядитель своего наследственного земельного надела — одаля или арва (oðal, arv). Он хозяин всего имущества, семьи и прочих насельников своих владений, организатор жизни своего подворья, полноправный участник народного собрания и член общества.

Бонд-однодворец археологически фиксируется уже с середины 1-го тысячелетия. Например, в Норвегии отдельные дворы-гарды появляются уже в V в. Именно бонды-однодворцы составляли подавляющую массу свободных скандинавов и в эпоху саг. Бонд был основной общественной фигурой, а его подворье и внедворовые владения — основной хозяйственной ячейкой в Скандинавии того времени. Очевидно, что преобладание бондов в социальном строе означало соответственно преобладание мелкого землевладения в структуре земельной собственности, что характерно для северного Средневековья.

Как явствует из очерков о владениях и занятиях жителей Скандинавии в эпоху викингов, именно положение хозяина своего хутора делало человека бондом. В королевских главах Упландслага XIII в. бондом называют «каждого, кто ест свой хлеб». И «бондом должен быть тот, кто в состоянии поставлять продовольствие для кораблей». А кто «этого делать не может, пусть будет наемным работником». В «Саге о Греттире» (гл. XXVII) только у бондов есть право на долю туши кита[1071], причем «они имеют преимущества перед теми, кто не живет своим домом». Итак, бонд — это самодостаточный хозяин, способный выполнять общественные обязанности.

Именно с бонда, с самодостаточного хозяина, начинался в Скандинавии того времени отсчет полноправия. Не случайно обычное право в Швеции называлось «закон бондов» (bonda lagh), причем исходя из исторического контекста этот термин следует понимать отнюдь не в смысле «закон простых людей», а в смысле «закон хозяев», закон полноправных людей. Разграничить эти употребления термина «бонд» — «простолюдин» и «хозяин» — все еще непросто, ведь и знатного хозяина в каких-то случаях называли бондом[1072], хотя, как увидим дальше, ни размер имущества, ни уважение соседей не делало простолюдина представителем высшего, привилегированного и правящего слоя общества.

Ниже пойдет речь о бондах в обоих этих ипостасях: как самостоятельных хозяев и как простолюдинов[1073].

Среда бондов в эпоху викингов вовсе не была однородной: были богатые, средние и бедные бонды, были уважаемые люди и те, которыми пренебрегали, была своя элита этого слоя и свои парии. В сагах слову «бонд» нередко сопутствует уточнение типа: «могущественный бонд» или «стурбонд», «лучший» (besta рунических надписей), «богатый», «добрый» (в смысле «достаточный»), «крепкий», — или «бедный», «незначительный». Кроме того, в сагах упоминаются просто «свободные люди» и «свободные хозяева», что отнюдь не всегда одно и то же. Так, в «Саге о Херде и островитянах» против грабителей собирались «многие бонды, свободные люди и знатные мужи»[1074]. Таким образом, не все свободные люди были бондами-хозяевами и не все бонды были знатными мужами. В связи с жестокостями, которые сопутствовали христианизации, говорится об убийстве «могущественных бондов» и «лучших людей»[1075]. В европейской терминологии того времени «лучшие люди» — это элита, но кого сага имеет в виду в данном случае — верхушку бондов или знать — не ясно. Разбираться в этих градациях и интересно, и поучительно, хотя имеющиеся сведения отрывочны и неточны.

Тот факт, что бонды делились, грубо говоря, на богатых, зажиточных и бедных, у которых «было мало земли»[1076] и вообще мало имущества, так или иначе можно обнаружить в целом ряде саг. Из них также хорошо видно различие между бондами и знатью. Не случайно даже при разделе улова знатный человек получал большую долю, нежели незнатный.