— Да, печально, — согласился Брут.

— Пожизненный диктатор. Вряд ли в Риме есть смелые люди, способные избавить нас от него.

Брут с едва заметной иронией посмотрел на Цицерона.

— А почему ты сам не избавишь нас от Цезаря, а?

— Я? — ахнул Цицерон, театрально схватившись за грудь. — Дорогой Брут, это не мой стиль. Я убиваю пером и голосом. Каждому свое.

— Беда в том, что твое перо и твой голос молчат, Цицерон. В сенате нет никого, кто всадил бы в тирана хотя бы словесный кинжал. Ты был нашей единственной надеждой. Вернись!

— Войти в палату, когда этот человек сидит в диктаторском кресле? Да я скорее умру! — звенящим голосом заявил Цицерон.

Наступила короткая неловкая пауза.

— Ты пробудешь в Риме до ид? — спросил Брут.

— Определенно. — Цицерон деликатно кашлянул. — Как здоровье Порции?

— Не очень.

— А твоя мать, надеюсь, здорова?

— О, она несокрушима. Но сейчас ее нет. Тертулла ждет ребенка, и она посчитала, что сельский воздух ей будет полезен. Поэтому они укатили в Тускул.

Цицерон ушел, убежденный, что его одурачили, хотя и не понял, как и зачем.

На Форуме он встретил Марка Антония, поглощенного разговором с Гаем Требонием. На какой-то момент ему показалось, что они не хотят его замечать, но потом Требоний заулыбался.

— Цицерон, мы рады видеть тебя! Надеюсь, ты побудешь в Риме?

Антоний есть Антоний. Он просто буркнул что-то, небрежно махнул рукой Требонию и направился на Карины.

— Как я ненавижу этого человека! — воскликнул Цицерон.

— Он больше лает, чем кусает, — успокоил его Требоний. — Вся беда в размере его мужского достоинства. Трудно считать себя обычным человеком, если у тебя такой… божий дар.

Общеизвестный ханжа Цицерон покраснел.

— Позор! — крикнул он. — Абсолютный позор!

— Ты имеешь в виду Луперкалии?

— Конечно Луперкалии! Демонстрировать такое!..

Требоний пожал плечами.

— Но это Антоний.

— И предлагать Цезарю диадему?

— Я думаю, к обоюдному удовольствию. Это, видимо, сговор. Дурацкая выходка дала возможность Цезарю не только публично отказаться от диадемы, но и зафиксировать это на бронзе. Мне сказали, что эту таблицу с латинским и греческим текстами прикрепят к его новой ростре.

Цицерон увидел Аттика, простился с Требонием и поспешил прочь.

Сделано, подумал Требоний, радуясь, что отделался от любопытствующего болтуна. Антоний знает, когда и где, а остальным пока рано.

Тринадцатого марта Цезарь наконец нашел время посетить Клеопатру, которая встретила его распростертыми объятиями, поцелуями, лихорадочными ласками. Он очень устал, но несносный строптивец в паху взбодрился и властно потребовал своего. Они удалились в спальню и до вечера занимались любовью. Потом Цезарион захотел поиграть со своим отцом, которого он с каждым разом радовал все больше и больше. Галльский сын Цезаря от Рианнон исчез без следа, он тоже очень походил на отца, но Цезарь помнил его как довольно ограниченного ребенка, неспособного даже запомнить имена пятидесяти фигурок, заключенных внутри игрушечного троянского коня. Для Цезариона Цезарь велел отыскать такую же игрушку и после первого же урока с удовольствием убедился, что мальчик легко узнает каждого из героев и может любого назвать. Значит, он неглуп, что в будущем очень ему пригодится.

— Только одно меня беспокоит, — сказала Клеопатра за поздним ужином.

— Что же, любовь моя?

— Я все еще не беременна.

— Дела не дают мне пересекать Тибр достаточно часто, — спокойно сказал Цезарь. — И мне кажется, я не из тех молодцов, которые могут оплодотворить женщину одним снятием тоги.

— Но Цезарионом я забеременела сразу.

— Такое бывает.

— Это, наверное, потому, что со мной нет Тах-а. Она знает язык цветов и вычисляет дни, благоприятные для зачатия.

— Принеси жертву Юноне Соспите. Ее храм стоит за границами города, — посоветовал Цезарь.

— Я принесла жертву Исиде и Хатор, но я подозреваю, что им не нравится находиться так далеко от Нила.

— Не беспокойся, скоро они будут дома.

Она повернулась на ложе, подняла на него свои большие золотистые глаза. Да, он ужасно устал и иногда забывает пить свой сироп. Однажды он упал в людном месте и стал изгибаться, но, к счастью, рядом был Хапд-эфане. Он влил в него сироп, прежде чем возникла необходимость ввести трубку. Цезарь, оправившись, сослался на мышечные судороги, и это, кажется, удовлетворило присутствующих. Единственная польза от этого случая была в том, что он испугался и с тех пор старался не забывать о целебном напитке, а Хапд-эфане стал более бдительным.

— Ты такая красивая, — сказал Цезарь, поглаживая ее живот.

Бедная девочка, лишенная возможности иметь еще одного ребенка, потому что римлянин, великий понтифик, против инцеста. Мурлыкая от удовольствия, она потянулась, опустила длинные черные ресницы, положила руку на его пах.

— Это я-то красивая, с моим длинным носом и тощим телом? Сервилия даже в свои шестьдесят красивее меня.

— Сервилия — ведьма, не забывай. Когда-то и я считал ее красивой, но удерживала она меня не красотой. Она умная, интересная, хитрая.

— А я нашла в ней подругу.

— У нее свои цели, поверь мне.

Клеопатра пожала плечами.

— Какое мне до них дело? Я не римлянка, которую она может погубить, и ты прав, она умная, с ней интересно. Она спасла меня от тоски, пока ты был в Испании. Через нее я познакомилась еще с несколькими римлянками. Эта Клодия! — хихикнула она. — Распутница, но с ней не скучно. Она привела ко мне Гортензию, по-моему, самую толковую женщину здесь.

— Я и не знал. После смерти Цепиона — а это больше двадцати лет назад — она носила вдовий траур и отказывала всем ухажерам, которые увивались за ней. Я удивлен, что она водится с Клодией.

— Может быть, — притворно застенчиво сказала Клеопатра, — Гортензия предпочитает иметь любовников. Может быть, они с Клодией сидят вместе на берегу и выбирают их из голых юношей, плавающих в Тригарии.

— Общая черта семейства Клавдиев — ничуть не заботиться о своей репутации. Клодия и Гортензия все еще ходят к тебе?

— Часто. Я вижу их чаще, чем тебя.

— Это упрек?

— Нет, я все понимаю, но понимание не помогает мне не скучать без тебя. Хотя с тех пор, как ты вернулся, я больше вижу мужчин. Например, Луция Пизона и Филиппа.

— И Цицерона?

— Мы с Цицероном не ладим, — сказала Клеопатра, сделав гримаску. — Скажи-ка мне вот что: когда ты представишь меня более известным римлянам? Например, Марку Антонию. Я умираю от желания познакомиться с ним, но он игнорирует мои приглашения.