— Замолчите, все! — гаркнул он, предотвращая открытое столкновение. — Он прав, дураки! Мы должны сделать это публично! По опыту знаю, что тайные дела редко приводят к успеху. К цели надо идти прямым путем, а не окольными дорожками. Конечно, мы не подойдем к Цезарю и не объявим о наших намерениях, Базил, но нож на публике убивает так же уверенно, как и в любом другом месте. Более того, это дает нам шанс убрать всех троих одним махом. Цезарь в последнее время обычно стоит между младшим консулом и суффектом. — Он ударил кулаком по ладони. — Мы избавляемся от Антония. — Шлеп! — И от Долабеллы и Цезаря. — Шлеп!

— Нет! — крикнул Брут. — Нет, нет! Мы — тираноубийцы, а не массовые убийцы! Я не желаю больше слышать об убийстве Антония и Долабеллы! Если выйдет, что они будут стоять по бокам, — пусть стоят! Мы убиваем царя, и только царя! И, убивая, мы крикнем, что освобождаем Рим от тирана! Потом бросим кинжалы и пойдем на ростру, откуда гордо, не стыдясь, а торжествуя, обратимся к народу! Красноречие двигает горы и выжимает слезу из горгон, а у нас есть ораторы, способные и на большее. Они нарекут нас освободителями страны. Нас, которые для вящего впечатления покроют головы колпаками свободы.

«И почему я решил, что Марк Брут окажется ценным приобретением?» — подумал Требоний, с тяжелым сердцем слушая этот бред. Он посмотрел на Децима Брута — тот закатил глаза в отчаянии. Даже если теперь заглушить эту чушь, план разлетается на куски, он подорван. Убить тайно и признаться в этом в заранее определенный момент при уже осведомленном Антонии — это одно. А Брут предлагает самоликвидацию. Антоний будет обязан убить их и убьет! Спокойно, не торопясь, Требоний мысленно попытался собрать в подобие целого клочья прежнего плана, и, кажется, что-то ему удалось.

— Подождите! Подождите! Я придумал! — крикнул он так громко, что нарастающий гвалт стих. Все повернули к нему головы. — Это можно сделать публично и безопасно. В мартовские иды, в курии Помпея. Там достаточно людно, а, Брут?

— Курия — это публичное место, именно то, что нужно, — медленно проговорил Брут. Глаза расширены, со лба течет пот. — Я не имел в виду, что это надо сделать среди огромной толпы народа. Просто нам нужны свидетели с безупречнейшей репутацией, люди, способные поклясться всеми священными клятвами, что мы были честны и что наши намерения более чем благородны. Собрание палаты полностью отвечает сказанному, Требоний.

— Тогда это решает, где и когда, — сказал тот довольным тоном. — Цезарь всегда сразу проходит внутрь, не останавливаясь для разговоров. Обычно, войдя в помещение, он ждет, уткнувшись в бумаги, пока все займут свои места. Но он никогда не нарушает общепринятых правил, секретарей с собой не берет, а ликторы его теперь не сопровождают. Войдя в курию, он становится беззащитным. Я полностью согласен с тобой, Брут. Мы убьем Цезаря, и только Цезаря. Но это значит, что мы должны удержать других курульных магистратов на улице, пока Цезарь не будет убит, потому что у них у всех имеются ликторы. А ликторы не думают, они действуют. Стоит кому-то в их присутствии поднять на диктатора руку, и они тут же бросятся ему на помощь. И нам не удастся убить его. Поэтому очень важно обдумать, как быть с курульными магистратами. Решить конкретно, как их задержать.

Лица повеселели. Требоний вырабатывал новый план, ценный не только тем, что он будет осуществлен очень скоро, но и тем, что он новый. Большинство членов клуба совсем не жаждали участвовать в акции, связанной с необходимостью демонстрировать жуткий трофей — голову Цезаря. Некоторые вообще сомневались, идти или не идти.

— Мы должны действовать быстро, — продолжал Требоний. — Определенно последний ярус успеют заполнить заднескамеечники, но мы окружим Цезаря, и они не поймут, что происходит. А мы уже будем стоять там, где надо, — на курульном возвышении, откуда сможем себя оправдать, надев колпаки свободы или что-то еще. Первой реакцией у всех будет потрясение, а потрясение парализует. К тому времени, как Антоний очнется, Децим — я думаю, мы все согласимся, что он наш лучший оратор, — Децим начнет произносить речь. При всех своих недостатках Антоний практичный человек. И он поступит правильно, независимо от того, кузен он Цезарю или нет. А палата отреагирует так, как отреагирует Антоний, независимо от того, что будет говорить Долабелла. Все знают, что Цезарь и Антоний не ладили. Уважаемые члены клуба, я абсолютно уверен: Антоний ничего не предпримет в ответ.

«О Требоний, Требоний! Что знаешь ты, чего не знаем мы? — подумал Децим после этого торопливого, но эффектного монолога. — Ведь ты уже заключил сделку с нашим Антонием, да? Как это умно с твоей стороны! И как умно со стороны того же Антония! Он получает то, чего хочет, не коснувшись кузена и пальцем».

— Я все-таки настаиваю, что Антония тоже надо убить, — упрямо сказал Кассий.

Ему ответил Децим:

— Нет, я так не думаю. Требоний прав. Если мы не будем оправдываться, совершив акцию освобождения — отличное, кстати, наименование, Брут, я думаю, мы и станем называть себя освободителями, — тогда у Антония будет много причин уладить наши дела. Во-первых, он возглавит войну с парфянами…

— Значит, он займет место Цезаря? — проворчал Кассий.

— Это война, а Антоний любит войну. Но занять место Цезаря? Это ему никогда не удастся. Он слишком ленив. Весь пыл его уйдет на спор с Долабеллой, кто будет старшим консулом, а кто нет, — сказал Стай Мурк. — Я предлагаю кому-то из нас переговорить с Цицероном, который не войдет в курию, пока Цезарь там, но который будет счастлив полюбоваться на его мертвое тело.

— Есть более важная проблема, — сказал Децим, — а именно как помешать Антонию, Долабелле и другим курульным магистратам войти в курию, пока все не кончится. Одному из нас придется остаться в саду. Тому, кто с Антонием в приятельским отношениях, с кем он будет рад остановиться и поболтать. Пока Антоний не войдет в курию, никто туда не войдет, включая и Долабеллу. — Он глубоко вдохнул. — Пусть останется Гай Требоний.

Требоний дернулся от неожиданности. Децим подошел к нему, взял его руку и сильно сжал.

— Все имеющие опыт галльской войны знают, что ты не боишься пользоваться кинжалом. Никто не осмелится назвать тебя трусом, мой дорогой Гай. Для пользы дела именно тебе надо остаться в саду, даже если это и значит, что у тебя не будет возможности нанести удар во имя свободы.

Требоний ответил на пожатие.

— Я согласен, при условии что все будут согласны. Но в этом случае, Децим, ты нанесешь два удара. Один — за меня. Двадцать три человека, двадцать три удара. Так никто не узнает, чей удар был смертельным.

— Я с радостью это сделаю, — ответил Децим с блеском в глазах.

Проголосовали. Единогласно решили, что Гай Требоний остается в саду и задерживает Антония.

— Есть ли необходимость встречаться снова до ид? — спросил Цецилий Буциолан.

— Нет никакой необходимости, — широко улыбаясь, ответил Требоний. — Но я настаиваю, чтобы мы собрались в саду через час после рассвета. Ничего особенного не случится, если нас там увидят всех вместе. Все равно, как только Цезарь будет убит, ни для кого не останется тайной, о чем мы сговаривались. Зато мы без помех обсудим детали. Цезарь опоздает. Не забывайте, это ведь иды и, значит, Цезарю придется заместить несуществующего flamen Dialis, чтобы провести овец по Священной дороге, а потом подняться к вершине холма и совершить жертвоприношение. Наверняка у него найдутся и другие дела, поскольку он вскоре уезжает из Рима… если, конечно, ему это удастся.