Нарди и Диана, держа туфли в руках, поспешили прочь, туда, где справа раскинулась безлюдная часть пляжа. Диана пыталась спуститься к воде, но из-за каких-то фокусов перспективы каждый шаг по сыпучему песку, напротив, уводил их дальше от воды.

Диана впервые заметила затвердение по тому, как стали сгибаться колени Нарди; затем она ощутила холодный ком в желудке, увидев, что ее руки движутся с размеренностью метронома, а птицы, волны и водоросли перемещаются угловатыми рывками.

– Что… здесь… происходит? – спросила Нарди, явно делая усилие, чтобы из ее рта вырвалось что-то, кроме монотонного кваканья.

Мама, в панике подумала Диана, что здесь происходит?

В ее мыслях сложилось понимание и возникло видение меча.

Диана попыталась облечь понятое в слова.

– Кристаллизация, – пробубнила она, не в состоянии придать слову вопросительную повышающуюся интонацию. – Как… – ей пришлось порыться в памяти, чтобы подыскать подходящий образ, – как кристаллы чистого кремния… не годятся для… передачи информации. Необходимы… примеси… легирование бором… или чем-то… еще. Если вещество совершенно чистое… это всего лишь кристалл… вот что… это такое. – Она резко заглатывала и выталкивала из груди воздух.

Видение меча: Нарди сказала, что мифическая черепаха унесла меч.

– Достань… свой меч… свою фишку.

– Фишку, – нараспев отозвалась Нарди. – Мышку, крышку, пышку. Клетку, как в… кремнии. – Она вскинула руку, как салютующий робот, и негнущейся ладонью стукнула себя по лбу. – Не могу… разоб… раться.

– Нет, – сказала Диана, подумав при этом, долго ли еще она сможет говорить. Воздух сделался настолько неподвижным, что походил на желе. – Покер… покерная фишка. – Вместо того чтобы сделать на слове ударение, ей пришлось его повторить: – «Мулен Руж».

Нарди кивнула и продолжила кивать, но ее вытянутые пальцы отыскали карман джинсов и после нескольких неизящных рывков и поворотов руки она подняла разжатый кулак.

На ее ладони лежала черно-белая фишка с бесполым лицом джокера, ухмылявшегося из-под дурацкого колпака в клетку.

Воздух над нею замерцал, и Нарди, похоже, учла его сопротивление, когда сделала движение рукой – она согнула ладонь чашечкой, повернула и толкнула руку с фишкой сквозь воздух.

Диана слышала, как затрещало что-то невидимое около Нарди; поле неподвижности раскололось.

Потом в воздухе почувствовалось шевеление, и он словно бы раздался, а Диана чуть не упала, потому что напряжение в суставах вдруг исчезло.

– Боже, – сказала Нарди, раскачиваясь всем телом и переступая ногами по выглаженному ветром песку; ее голос пробежал по всему доступному ей диапазону, – что это была за чертовщина?

Диана вздохнула.

– Противодействие. Давай-ка полезем в воду.

Они повернулись к заметно расширившейся полосе песка, отделявшей их от голубой воды, и застыли на месте.

Воздух над песком больше не был хрустально чистым.

Толпа полупрозрачных фигур и высоких сооружений, похожих на нефтяные вышки, колебалась, как знойное марево на шоссе, над песком между ними и водой.

Диана всмотрелась в туманные формы, пытаясь распознать их при солнечном свете, и пришла к неопровержимому заключению, что это не живые фигуры, а почти прозрачные движущиеся статуи, возможно, расположенные не на разных расстояниях, но созданные в разных масштабах. Напрягая глаза, она сфокусировала зрение на них и увидела, что часть фигур облачены в арабские плащи и головные уборы, некоторые были в римских тогах, кто-то в одеяниях ковбоев или золотоискателей. Имелась там и гигантская обезьяна, хотя в ее движениях было ничуть не больше жизнеподобия, чем у других.

Потом она подняла голову и увидела, что две башни – это клоун, стоящий перед «Сёркус-сёркус», и «Вегас-Вик», ковбой, неизменно помахивающий рукой над «Пионер-казино» на Фримонт-стрит.

На протяжении долгой, невероятно растянувшейся секунды она просто смотрела на все это, ощущая холод в животе и пустоту в мыслях.

Потом она подавила готовый сорваться с губ вопль отчаяния и постаралась заставить себя думать, не обращая внимания на отчаянно бьющееся сердце.

– Это все статуи, – неуверенно сказала она, – из города. Или, может быть, их духи.

– Их образы. – Нарди покачала головой; теперь она крепко сжимала фишку в кулаке. – Им-то какое дело?

– Полагаю, дело есть отцу Скотта.

– Могут ли они, – дрожащим голосом спросила Нарди, – сделать нам что-нибудь плохое?

– Сомневаюсь, что они выстроились здесь, чтобы проводить нас к месту купания. – Обе женщины отступили. – Это его магия, Короля. Только мужская – он не хочет Королевы. – Диана положила руку на узкое плечо Нарди, и они прервали свое отступление по рассыпчатому песку. – Моя мать дала нам фишку. Это инь и ян, – с усилием говорила Диана. – Смешение, единство противоположностей – лицо, одновременно и мужское, и женское. Его… штукам это может не понравиться.

Нарди, стискивавшая фишку в руке, вдруг ахнула и разжала кулак. Ее ладонь оказалась в крови.

– У нее острые края, – изумленно сказала она.

– Я на это и рассчитывала. – Диана вытянула руку. – Порежь и меня, а потом посмотрим, не сможем ли мы порезать их.

В пяти милях оттуда, на юго-востоке, стояла Гуверовская плотина, сдерживавшая озеро.

Мавранос проехал по плотине на аризонскую сторону, припарковал машину на просторной стоянке возле киоска с закусками и отправился по жаре обратно, в продолжительную прогулку по дуге плотины, где кишели туристы с фотоаппаратами. Первым, на что он обратил внимание, невзирая на крайнюю усталость, был детский плач.

Справа от него находился Аризонский водослив, – широкий бетонный канал с плавно изогнутым дном, такой величины, что, – подумал Мавранос, – там с удобством можно было бы устроить ванну для Бога или поместить туда десять миллионов скейтбордистов, чтобы они умчались навстречу своей участи, но его внимание привлекла толпа возбужденных людей, казавшихся на фоне гигантской плотины крошечными, как насекомые.

Все торопились ему навстречу, обратно на стоянку. Младенцы заходились в рыданиях, колеса взятых напрокат детских колясок, которые катили с совершенно непредусмотренной для них скоростью, громко тарахтели по бетону, а взрослые, похоже, пребывали в потрясении; их глаза были пусты, а лица искажены яростью, и страхом, и идиотским весельем. Яркие праздничные одежды выглядели так, будто их напялили на хозяев какие-то равнодушные прислужники, и Мавранос представил себе, что если сейчас оглянется, то увидит на стоянке стройные ряды автобусов, поданных для того, чтобы увезти всех этих людей домой, в какой-то невообразимый приют. Безумный день на плотине, думал он, стараясь улыбаться и удержаться от испуга – половинная скидка тем, кто плямкает губами и вращает глазами в разные стороны.