– Мы одни, – сказал Крейн в микрофон.

– Как говорят в баре? – спросил голос Сьюзен. – Без десяти два, перед тем, как перестать подавать выпивку?

– В таких случаях объявляют: «Последний звонок». – Крейн пытался сохранять спокойствие, но его голос все же дрожал.

– Это последний звонок, – сказала Сьюзен. – Я звоню тебе последний раз. После того, как я положу трубку, я или исчезну навсегда, или навсегда останусь с тобой.

– Ты же… м-м… ты ведь призрак, – сказал Крейн. Он страстно хотел бы мыслить яснее. Его искусственный глаз противно зудел – он не мыл его и не прополаскивал глазницу со среды и знал, что буквально напрашивается на менингит, – и нога у него болела, и он чувствовал, как кровь сочится из-под повязки по ребрам. Усталость с такой силой нахлынула на него, что глаза сами закрылись.

– И ты станешь призраком, если пойдешь со мною. Снова и навсегда стать единым целым. Отправляйся играть, почему бы и нет. Сделай вид, будто отверг меня – собери очередную колоду, но оставь ее в сумке. Кому какое дело, как карта ляжет. И выпей…

– «И когда ты станешь мною, – сказал он, цитируя еще одно из любимых стихотворений Сьюзен, – я буду целовать тебя в моем бокале, пресветлая владычица Вино».

– Я тоже буду целовать тебя. «Когда ты помогаешь, это даже лучше». – Теперь она цитировала героиню Лорен Бэколл из «Иметь и не иметь». – «Ты свистни, тебя не заставлю я ждать!» – сказала она, имея в виду не строчку из известного стихотворения, а название рассказа о привидениях. Так ведь и вся эта история – о привидениях.

– Я знаю, как правильно свистеть, – мечтательно произнес он. – Просто приложить губы к горлышку бутылки и потянуть. – Теперь он установил, что все эти фразы полны смысла для нее, в отличие от всех остальных, находящихся за пределами этого некогда столь радостного супружества. Это и впрямь был истинный призрак Сьюзен.

– «И можно съехать с холма до самого низу, куда не попадает солнечный свет – на добром старом Розовом бутоне, – произнес голос Сьюзен. Ей всегда нравился «Гражданин Кейн». – Этот Бутон – для тебя».

Чашка с кофе все еще исходила паром на столе. Крейн прикоснулся к ней. Ручка была горячей, как будто чашка стояла в духовке, но уже в следующую секунду она сделалась холодной, как лед, и вместо чашки появилась бутылка «будвайзера».

Он с любопытством поднял ее. Бутылка выглядела совершенно настоящей.

– Теперь это единственный путь, которым ты можешь добраться до меня.

Один глоток никогда никому не вредил, подумал он. Он поднял бутылку, но остановил движение, чуть-чуть не донеся ее до губ.

– Смелее, – сказал голос в телефонной трубке. – Они увидят всего лишь кофейную чашку. Диана ничего не узнает. Кому какое дело, как карта ляжет?

«Выпить, – подумал он, – и уснуть, и видеть во сне Сьюзен».

– У тебя снова будут два глаза, – продолжала уговаривать она. – Отец не сделает тебе ничего плохого и не покинет тебя. И я не покину тебя.

Крейн отчетливо вспомнил, как в пятилетнем возрасте преклонялся перед отцом и как много позже он любил Сьюзен. И то, и другое было прекрасно, и никто не сможет возразить.

В дверь из коридора постучали, Крейн вздрогнул и плеснул холодным пивом себе на запястье.

– Быстрее, – сказала Сьюзен.

В коридоре кто-то посторонний сообщил: «Я иду искать!»

– Это всего лишь один из моих пьяниц, – с нажимом сказала Сьюзен. – Я отошлю его прочь. Выпей меня!

Выплеснувшееся пиво холодило запястье Крейна. Он вспомнил, как Оззи в те давние года кормил из бутылочек крошечную Диану. Приемный отец Крейна согревал бутылочки в кастрюле горячей водой и проверял температуру, выдавливая капельки себе на запястье. Он ни за что не накормил бы ее таким холодным.

«Я не могу окатить ее таким холодом, – подумал он. – Моя любовь к отцу, моя любовь к Сьюзен – все это было хорошо, но Диана любит меня сейчас. И я люблю ее сейчас».

Еще он подумал, могла ли Диана чувствовать из соседней комнаты, как его искушают выбрать умершую.

– Нет, – сказал он наконец, внезапно поежившись в своем легком хлопчатобумажном платье под холодным воздухом из кондиционера, сорвавшимся все же голосом. – Нет, я… я не стану, нет… только не я, не твой муж. Если ты и впрямь какая-то часть… моей настоящей жены, ты не можешь хотеть меня такой ценой. – Он поставил пиво на стол.

– Думаешь, ты сможешь помочь своей сестре? – спросила Сьюзен визгливым голосом. – Ты не можешь ей помочь. О, Скотт, умоляю тебя – ты можешь помочь своей жене и себе! И твоему родному отцу, о чьих чувствах ты ни разу не подумал.

– «Я иду искать!» – снова крикнули в коридоре.

– О, иди и умри! – взвыла Сьюзен. Крейн подумал, что она вполне могла обращаться к человеку в коридоре, но, уже в полном отчаянии, решил принять эти слова на свой счет.

– Я пойду, – сказал Крейн, – и если я умру, то, по крайней мере, я… – «Что – я? – подумал он. – Просто надо знать об этом. Оставаться тем мужчиной, которого любит Диана». Он отодвинул трубку от уха и потянулся к рычагам аппарата – и его пальцы вдруг онемели и выронили свою ношу.

Он нагнулся, чтобы взять упавшую на пол трубку другой рукой – но и она онемела, и он смог лишь погладить пластмассовый полумесяц вялыми пальцами.

– Ты любишь меня! – прорыдал голос в трубке.

Хватая воздух раскрытым ртом, чуть ли не всхлипывая, Крейн опустился на четвереньки и взял треклятую штуку зубами. Теперь молящий голос Сьюзен зудел в его челюстных мышцах и отдавался во всей голове. Все, что он видел, расплылось, и он почувствовал, что и его сознание меркнет, но все же он крепче сжал зубы и поднялся на колени.

Когда он в конце концов положил трубку на рычаги, заставив голос умолкнуть, она была обильно покрыта слюной и слезами и украшена следами от зубов.

Он привалился спиной к кровати и смутно видел, как дверь соседней комнаты открылась; Диана и Дин в тревоге и растерянности уставились на него, а Мавранос подошел к двери номера и распахнул ее.

И в комнату на цыпочках вошел Донди Снейхивер, размахивая перед собою вверх и вниз обмотанной грязными повязками рукой и безумно улыбаясь во весь рот.

– Раз-два-три-четыре-пять, я иду искать! – сказал он.

Мавранос быстро отступил к кровати и сунул руку в парусиновую сумку, в которой держал свой револьвер.

Крейн вытер лицо о покрывало и встал.

– Что тебе нужно? – спросил он чуть срывающимся голосом, в который, хоть и задыхался до сих пор, все же вложил немного властности.

Снейхивер заметно похудел, воспаленная кожа обтягивала череп; Крейн смутно видел алую ауру, пульсировавшую вокруг угловатого тела молодого человека. Раненая рука продолжала дергаться. Потом яркие глаза Снейхивера полыхнули в сторону Дианы, он вскрикнул, как будто его ударили, и повалился на колени.