Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой онлежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц,ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними,спорит о чем-то ненужном. Они сбираются ехать куда-то. Князь Андрей смутноприпоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, нопродолжает говорить, удивляя их, какие-то пустые, остроумные слова. Понемногу,незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом озатворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку изапереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Онидет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь,но все-таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватываетего. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время какон бессильно-неловко подползает к двери, это что-то ужасное, с другой стороныуже, надавливая, ломится в нее. Что-то не человеческое — смерть — ломится вдверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия— запереть уже нельзя — хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и,надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.

Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественныеусилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно естьсмерть. И князь Андрей умер.

Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил,что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие,проснулся.

«Да, это была смерть. Я умер — я проснулся. Да, смерть —пробуждение!» — вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих порневедомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как быосвобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с техпор не оставляла его.

Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване,Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее,посмотрел на нее странным взглядом.

Это-то было то, что случилось с ним за два дня до приездакняжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадкаприняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор:она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.

С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждениемот сна — пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно неказалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительнопродолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом,относительно-медленном, пробуждении.

Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. Икняжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали,не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (егоуже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем — за еготелом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя,страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они неплакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой.Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.

Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно,опускался от них куда-то туда, и обе знали, что это так должно быть и что этохорошо.

Его исповедовали, причастили; все приходили к немупрощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся,не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понималиэто), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; нокогда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся,как будто спрашивая, не нужно ли еще что-нибудь сделать.

Когда происходили последние содрогания тела, оставляемогодухом, княжна Марья и Наташа были тут.

— Кончилось?! — сказала княжна Марья, после того как телоего уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла,взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и непоцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.

«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, всеподходили к нему прощаться, и все плакали.

Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшегоего сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нетбольше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстоялосделать тот же страшный шаг.

Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали неот своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего ихдуши перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегосяперед ними.

Для человеческого ума недоступна совокупность причинявлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. Ичеловеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, изкоторых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое,самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (гдепредметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближениемпредставляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видномисторическом месте, — исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущностькаждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей,участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя нетолько не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы,все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но междучеловеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому чтоНаполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось,потому что должно было совершиться, существует то же различие, котороесуществовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планетыдвижутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чемдержится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и другихпланет. Причин исторического события — нет и не может быть, кроме единственнойпричины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчастинеизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно толькотогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека,точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда,когда люди отрешились от представления утвержденности земли.