«Князь Михаил Иларионович! — писал государь от 2-го октябряв письме, полученном после Тарутинского сражения. — С 2-го сентября Москва вруках неприятельских. Последние ваши рапорты от 20-го; и в течение всего сеговремени не только что ничего не предпринято для действия противу неприятеля иосвобождения первопрестольной столицы, но даже, по последним рапортам вашим, выеще отступили назад. Серпухов уже занят отрядом неприятельским, и Тула, сзнаменитым и столь для армии необходимым своим заводом, в опасности. Порапортам от генерала Винцингероде вижу я, что неприятельский 10000-й корпусподвигается по Петербургской дороге. Другой, в нескольких тысячах, такжеподается к Дмитрову. Третий подвинулся вперед по Владимирской дороге.Четвертый, довольно значительный, стоит между Рузою и Можайском. Наполеон жесам по 25-е число находился в Москве. По всем сим сведениям, когда неприятельсильными отрядами раздробил свои силы, когда Наполеон еще в Москве сам, с своеюгвардией, возможно ли, чтобы силы неприятельские, находящиеся перед вами, былизначительны и не позволяли вам действовать наступательно? С вероятностию,напротив того, должно полагать, что он вас преследует отрядами или, по крайнеймере, корпусом, гораздо слабее армии, вам вверенной. Казалось, что, пользуясьсими обстоятельствами, могли бы вы с выгодою атаковать неприятеля слабее вас иистребить оного или, по меньшей мере, заставя его отступить, сохранить в нашихруках знатную часть губерний, ныне неприятелем занимаемых, и тем самымотвратить опасность от Тулы и прочих внутренних наших городов. На вашейответственности останется, если неприятель в состоянии будет отрядитьзначительный корпус на Петербург для угрожания сей столице, в которой не моглоостаться много войска, ибо с вверенною вам армиею, действуя с решительностию идеятельностию, вы имеете все средства отвратить сие новое несчастие. Вспомните,что вы еще обязаны ответом оскорбленному отечеству в потере Москвы. Вы имелиопыты моей готовности вас награждать. Сия готовность не ослабнет во мне, но я иРоссия вправе ожидать с вашей стороны всего усердия, твердости и успехов,которые ум ваш, воинские таланты ваши и храбрость войск, вамипредводительствуемых, нам предвещают».

Но в то время как письмо это, доказывающее то, чтосущественное отношение сил уже отражалось и в Петербурге, было в дороге,Кутузов не мог уже удержать командуемую им армию от наступления, и сражение ужебыло дано.

2-го октября казак Шаповалов, находясь в разъезде, убил изружья одного и подстрелил другого зайца. Гоняясь за подстреленным зайцем,Шаповалов забрел далеко в лес и наткнулся на левый фланг армии Мюрата, стоящийбез всяких предосторожностей. Казак, смеясь, рассказал товарищам, как он чутьне попался французам. Хорунжий, услыхав этот рассказ, сообщил его командиру.

Казака призвали, расспросили; казачьи командиры хотеливоспользоваться этим случаем, чтобы отбить лошадей, но один из начальников,знакомый с высшими чинами армии, сообщил этот факт штабному генералу. Впоследнее время в штабе армии положение было в высшей степени натянутое.Ермолов, за несколько дней перед этим, придя к Бенигсену, умолял его употребитьсвое влияние на главнокомандующего, для того чтобы сделано было наступление.

— Ежели бы я не знал вас, я подумал бы, что вы не хотитетого, о чем вы просите. Стоит мне посоветовать одно, чтобы светлейший наверноесделал противоположное, — отвечал Бенигсен.

Известие казаков, подтвержденное посланными разъездами,доказало окончательную зрелость события. Натянутая струна соскочила, и зашипеличасы, и заиграли куранты. Несмотря на всю свою мнимую власть, на свой ум,опытность, знание людей, Кутузов, приняв во внимание записку Бенигсена,посылавшего лично донесения государю, выражаемое всеми генералами одно и то жежелание, предполагаемое им желание государя и сведение казаков, уже не могудержать неизбежного движения и отдал приказание на то, что он считалбесполезным и вредным, — благословил совершившийся факт.

Записка, поданная Бенигсеном о необходимости наступления, исведения казаков о незакрытом левом фланге французов были только последниепризнаки необходимости отдать приказание о наступлении, и наступление былоназначено на 5-е октября.

4-го октября утром Кутузов подписал диспозицию. Толь прочелее Ермолову, предлагая ему заняться дальнейшими распоряжениями.

— Хорошо, хорошо, мне теперь некогда, — сказал Ермолов ивышел из избы. Диспозиция, составленная Толем, была очень хорошая. Так же, каки в аустерлицкой диспозиции, было написано, хотя и не по-немецки:

«Die erste Colonne marschiert [Первая колонна идет (нем.)]туда-то и туда-то, die zweite Colonne marschiert [вторая колонна идет (нем.)]туда-то и туда-то» и т. д. И все эти колонны на бумаге приходили в назначенноевремя в свое место и уничтожали неприятеля. Все было, как и во всехдиспозициях, прекрасно придумано, и, как и по всем диспозициям, ни одна колоннане пришла в свое время и на свое место.

Когда диспозиция была готова в должном количествеэкземпляров, был призван офицер и послан к Ермолову, чтобы передать ему бумагидля исполнения. Молодой кавалергардский офицер, ординарец Кутузова, довольныйважностью данного ему поручения, отправился на квартиру Ермолова.

— Уехали, — отвечал денщик Ермолова. Кавалергардский офицерпошел к генералу, у которого часто бывал Ермолов.

— Нет, и генерала нет.

Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.

— Нет, уехали.

«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» — думалофицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал сдругими генералами куда-то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, необедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал,где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард кМилорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, чтоМилорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.

— Да где же это?

— А вон, в Ечкине, — сказал казачий офицер, указывая надалекий помещичий дом.

— Да как же там, за цепью?

— Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутежидет, беда! Две музыки, три хора песенников.

Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая кдому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.