Встреча прошла очень хорошо, хотя было заметно, что Шамбор держался со своим родственником холодно и примирение было скорее формальным, чем искренним. Однако вскоре возникли новые трудности, причиной которых стал характер самого Генриха V. Претендент вырос в узком кругу фанатичных роялистов и потому относился к своему восшествию на престол в высшей степени серьезно. У него были возвышенные представления о королевском сане, достойные Карла Х или даже Людовика XIV. Он был готов принять корону лишь на условиях, которые сделали бы его настоящим королем в традиционном смысле этого слова. Тем не менее роялисты из Собрания считали, что он окажется сговорчивым. Комитет из девяти представителей их партии начал переговоры с Шамбором и продвинулся в них вперед настолько, что это обнадежило остальных. Было решено, что «король» не будет избран, а Собрание призовет его на престол согласно его наследственному праву. Собрание предъявит ему конституцию, которую он милостиво примет. Это будет достаточно либеральная конституция, гораздо лучше, чем отвергнутая Хартия 1814–1848 гг. Казалось, что все готово. Республиканцы были не у власти и казались беспомощными. Однако никто не мог сказать, долго ли будет править Генрих V, потому что в этот момент он сам пришел на помощь своим самым непримиримым врагам.

Политики-орлеанисты были глубоко уверены в том, что Шамбор, разумеется, примет трехцветный флаг и не будет настаивать на его замене прежним, белым с лилиями, флагом Бурбонов. Они считали, что это понятно и без слов. Все было готово для торжественного въезда «короля» в Париж. Уже началось изготовление ламп и фонарей для иллюминации домов аристократии и гостиниц. Стояли наготове государственные кареты «для их величеств»[297]. И тут Шамбор, которому были предназначены все эти почести, вдруг отказался их принять и разрушил все надежды. Он еще раньше упрямился и возражал, когда ему предлагали править под трехцветным флагом, объясняя, что в этом случае он будет «королем революции». В октябре 1873 г. Шамбор, к ужасу и изумлению своих самых горячих сторонников, написал письмо, в котором торжественно заявил, что ни при каких условиях не взойдет на престол иначе, чем под белым знаменем Генриха IV, «которое получил как священный залог от своего деда, старого короля, когда тот умирал в изгнании».

Письменное подтверждение Шамбором его прежних слов стало для дела роялистов ударом, который потряс здание их планов до самого фундамента. Все опытные политики знали, что для французского народа трехцветный флаг – символ всего, чего Франция достигла после 1789 г. Для монархистов отказаться от него значило своими руками создать себе препятствие. Армия никогда бы не смирилась с такой заменой.

Мак-Магон гневно сказал: «По белому флагу «шаспо» [армейские ружья] выстрелят сами». Кроме того, этот случай хорошо показал, что Шамбор упрямый и своевольный человек, который так же, как Карл Х, не хотел и не мог ничему научиться на событиях, которые произошли во Франции. В любом случае он оказался так не способен прислушиваться к чужим советам, что непременно довел бы Францию до новой революции. Похоже, претендент сам понял, как ограниченны его возможности, и решил, что будет пытаться стать королем только при самых благоприятных для этого условиях. Позже он сказал во время беседы: «Если бы я сделал все уступки, которых от меня требовали, я, может быть, получил бы корону, но я и шести месяцев не продержался бы на троне»[298]. Вполне возможно, что он был прав.

В итоге монархисты очень неохотно вернулись к тому, с чего начинали. Они напрасно и вероломно надеялись, что Шамбор умрет: тогда претендентом на престол стал бы намного более приемлемый кандидат – граф Парижский. Но у Шамбора и в немолодом возрасте было прекрасное здоровье. Он умер только в 1883 г., когда республика вполне окрепла. Большинство Собрания с отвращением пыталось продлить существование временного правительства, напрасно надеясь на какую-нибудь счастливую случайность. Мак-Магон в самом деле был для них надежным президентом, и они твердо решили держать его у власти как можно дольше.

В конце 1873 г. они провозгласили Мак-Магона президентом, избранным на семь лет (эти годы получили название Семилетие), надеясь, что за это время решат личные проблемы в династиях.

Но, к несчастью для монархистов, народ явно отдалялся от них. Воспоминания о Коммуне перестали пугать обеспеченных французов. Гамбетта становился умеренным, старательно следил, чтобы в его речах не было радикализма, и вел себя по-дружески с консервативными республиканцами вроде Тьера. Собрание было избрано для того, чтобы дать Франции постоянное правительство. В 1874 г. раздался вопрос, который в 1875 г. зазвучал еще громче: разве у депутатов есть полномочия на долгосрочную диктатуру? Они что же, не намерены исполнить свой долг, который поклялись выполнить и затем разойтись? Премьер-министр де Брольи, роялист, даже сделал все возможное, чтобы помочь своему делу и смирить республиканцев. Были использованы большие полномочия, которые имела централизованная администрация, находившаяся в Париже. Право назначать мэров для коммун было отнято у местных советов и снова (как до 1871 г.) дано министрам, то есть роялистам. Власть преследовала республиканские газеты под любым возможным предлогом, и с ноября 1873 до ноября 1874 г. были наказаны не меньше двухсот таких газет. Формально еще продолжалось «осадное положение», и это позволяло правительству очень легко применять такие наказания. Слово «республика» было удалено из официальных документов. Полагалось говорить только о «французской нации». Однако чем дольше сохранялась эта ситуация, тем сильнее на Собрание нажимали с целью заставить его создать для страны основные законы. Когда это давление стало невыносимым, депутаты с большой неохотой начали действовать.