— Я лучше… Можно, я напишу?

— На чем?

Женька суетливо вытащил из кармана у пояса карандашик и остатки мятого голубка. Илюшкины. (Заранее припас, что ли?) Сел на корточки, развернул, расправил бумагу на коленке. Беззащитно оглянулся через плечо на Валентина. Тот отступил на шаг. Женька неловко задвигал карандашиком, прокалывая грифелем бумагу и царапая кожу… Он долго писал, старался…

Потом он, не вставая, протянул через плечо свое творение Валентину. И съежился, снова отвернувшись…

Написано было крупно и коряво, сплошными строчками и без всяких запятых. Мучаясь и жалея Женьку, Валентин прочитал эту полную ошибок беспомощность, где даже смысл поймать было трудно. Тряхнул головой. Вернулся глазами к первому слову, и… вдруг, словно от толчка, неуклюжие слова встали в строчки и обросли рифмами. Не на бумаге, а в голове Валентина.

— Жень, — шепотом позвал Валентин.

Тот сидел к нему спиной. Шевельнулся, но не посмел оглянуться. Валентин сунул бумажку в карман с револьвером, обошел Женьку, поднял его за локти. Положил Женькины ладони себе на плечи. Сказал Женькиной опущенной голове:

— Ты замечательно написал… Это наши с тобой стихи. Для нас вдвоем, да?

Женька неловко кивнул. Ткнулся лицом Валентину в рубашку.

— Жень, ты меня прости…

Женька, царапнув рубашку подбородком, вскинул лицо. В темных глазах испуганный вопрос.

— Я все не понимал, Жень… Думал, ты не про это признаться хочешь. Не про стихи…

Женька шевельнул губами:

— А про что?

— Теперь уже все равно…

— Не… не все равно. Скажи.

— Я думал… про кольцо. Ну, думал, ты его… стащил тогда в лагере и сказать хочешь и боишься… Ты не обижайся.

Женька не обиделся. И не смутился. Замотал головой.

— Да нет же! Это не я! Это другие мальчишки! Они им играли, менялись, потом забросили куда-то…

— А ты… нашел?

— Да не находил я!

— Слушай… а винтик? Я его случайно в твоем кармашке обнаружил, когда стирал. Разве он не от трубы?

«Зачем я об этом? После всего, что было… После стихов…»

Но Женька опять не обиделся и не удивился.

— Винтик? Да это от будильника, наверно! Просто он такой же… А будильник старый, его на свалке нашли и развинтили… У Илюшки в карманах два таких винтика! Придем — покажу…

— А… кольцо? — сказал Валентин.

Женька непонимающе молчал.

«Зачем я об этом сейчас», — опять подумал Валентин. И вновь не смог удержаться.

— Как оно в аквариум-то попало? Разве не от тебя?

— Да нет же! Оно там и было. Я… ну, просто почуял. А разве оно… то самое?

— Достань, — сказал Валентин. Он знал, что кольцо у Женьки в кармашке.

Женька послушно вытащил.

— Прочитай. Видишь, тут буковки: «Адмирал Волынов»…

— Ага… Но это… не так написано. Не по-нашему…

Валентин схватил кольцо, поднес к глазам. Буковки на внутренней стороне кольца складывались в еле различимые слова: «Capitan-comandor Crass»…

— Чудеса твои, Господи, — выговорил Валентин. Постоял. И мысленно сказал себе, что пора уже привыкнуть к чудесам и явлениям этого пространственного измерения.

А Женька проговорил полушепотом:

— Я ведь сразу понял, что оно не простое… И чука на него отзывается…

— Как джинн, — смущенно поддакнул Валентин. — Джинны, они тоже: потрешь медяшку, и они тут как тут… Читал?

— Ага… Нам воспитателка читала. Про Аладдина…

— Жень… — сказал Валентин. И вдруг обмер от случайной и мигом выросшей в надежду мысли. Он тут же одернул себя, попробовал запретить себе думать про такое. Конечно, всяких тут чудес хватает, но это… А может, опять все не случайно? Специально привело колечко по дорожке судьбы. И теперь главное — не упустить случай?

— Что, дядь Валь? — спросил Женька.

— Жень… Если чуки отзываются, как джинны, то, может, они тоже… волшебники?

— Маленько… — без удивления согласился Женька.

— Пойдем…

Чука терпеливо ждал их у сваленной в кучку одежды. Вертел в черных ручках трубу. Валентин опять присел перед ним.

— Чука, послушай… Ты ведь многое знаешь, да?

Тот положил трубку, кашлянул по-стариковски. Согласился:

— Кое-что да… ведомо…

— А заклинание для лунной рыбки… ведаешь?

Чука мигнул. Почесал косматую макушку. Сунул большой палец в рот, приоткрывшийся среди похожей на мочалу шерсти. Выдернул с чмокающим звуком. Сказал осторожно:

— Оно так… Чуки знают…

— Скажешь?

— Кха… Говорить так просто не велено… За это платить полагается. Чистым золотом…

— Как золотом? Ты… это в прямом смысле?

— В том смысле, что золотой денежкой или чем другим. Колечком обручальным, скажем… Вы, люди добрые, не подумайте, что от корысти. Правило такое с испокон веку…

— Тогда плохо. Нету у меня ни денежки, ни колечка…

Чука стеснительно посопел и напомнил:

— А рыбка-то золотая, зарытая. Небось уже превратилась в денежку.

— Где же я теперь ее найду? Ночь была… Да и места тут все перепутались…

— А ты не хлопочи, я сам найду. Ты только позволь…

— И скажешь заклинание?

— Коли позволишь денежку взять, я сейчас и скажу.

— Позволяю! Говори!

Чука опять пососал палец.

— Тут, мил человек, одна хитрость имеется… Никакого особого заклинания вовсе и нету. Надо вспомнить загадку детскую или считалочку, с которой во всякие игры прыгал-развлекался, когда мало́й был. А потом сказать ее наоборот. Ведь пружинку-то, что время двигает, хочешь задом наперед скрутить, а?

«Загадку, считалку…» Не помнил их Валентин. Не очень-то в детстве резвился он в догонялках-прыгалках. Может, вспомнить, что было у ребят в «Репейнике»? Как назло ничего не приходит в голову. Только лезет почему-то гамлетовское: «Быть или не быть, вот в чем вопрос…»

Женька стоял рядом, слушал разговор молча и ничего, наверно, не понимал. Но сейчас вдруг спросил: