Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хватит. Разговаривать. Со мной.
Турогруг перехватил рукоять и всем телом навалился на нее. Орин мучительно замычал, почувствовав, как острие неумолимо вгрызается в лицо. Он ухватился за руки вождя демонов, попытался удержать его, оттолкнуть, как-то вывернуться… Бесполезно. Это лишь продлило предсмертные муки.
Секира уперлась в начало нижней челюсти и с негромким щелчком отделила ее. Староста судорожно задергался, крики с бульканьем вырывались из его горла до тех пор, пока лезвие не погрузилось в шею достаточно глубоко, соприкоснувшись с шейными позвонками у основания черепа. Орин наконец затих.
Турогруг коротким движением толкнул секиру вперед. Отрубленная голова без нижней челюсти со шлепком упала в лужу крови, негромко стукнувшись зубами о пол. Тело старосты сползло вниз, оставив на стене неровный алый след.
— У всего есть цена, да? — вождь пнул мешок с драгоценностями к обезглавленному трупу: — Держи, это твое.
Раздраженно плюнув, демон направился к выходу, по дороге столкнув ажурный светильник со стола Орина. Горящее масло растеклось по кабинету, жадно набрасываясь на роскошную мебель. Богатство старосты Бирна исчезнет вместе с ним. Так будет честно.
Может, цена и в самом деле есть у всего: вещей, слов, действий и даже у бездействия. Но далеко не каждый готов расплачиваться.
Казалось, городок, который поколениями жил в покое и достатке, погрузился в самые глубокие пучины хаоса. Но безумию не было конца. Демоны крушили все на своем пути, набрасывались на беглецов, учиняли кровавую расправу над теми, кто осмелился оказать сопротивление. А ненасытная нежить Одноглазого продолжала разделывать и поедать крестьян, порой даже на глазах их родственников.
По улицам Бирна расползся едкий густой дым. Все окрасилось в черно-красный. Крики тонули в кашле, слышались стоны придавленных обвалившимися балками людей и вопли сгораемых заживо. Повсюду полыхало пламя, с неба сыпался пепел. Земля дышала жаром и горячей пылью.
Жизнь этих людей изменилась быстро и безвозвратно. Она превратилась в сущий ад, наполняя каждый шаг к скорой смерти отчаянием и болью. На некогда мирной долине меж утесов и чащоб чернело пятно воплощенного кошмара. Так выглядело торжество высвобожденной Тьмы, скорби и ярости. Так выглядело темное возмездие.
В ту ночь Бирн был уничтожен…
Перевернутый отвернулся от зарева пожара.
— Интересно, — пробормотал он.
Трехрукий вынес из дома истощенное тело знахарки и положил в одну из свежевырытых в саду могил. Во второй уже лежала Аели.
— Не вижу ничего интересного в бессмысленной резне.
— Я тоже так думал, — Перевернутый пригладил остатки жидких волос на голове. — Пока не перестал видеть одно только убийство людей.
— И что же ты видишь теперь?
— Справедливость.
Трехрукий посмотрел на опрятного мертвеца и скривился. Шов на его щеке разошелся, кусочек иссохшей плоти повис на толстой нитке.
— Я понимаю чувства Ахина. Но в истреблении всех жителей Бирна нет ничего справедливого.
— Да, — согласился Перевернутый. — Это действительно несправедливо.
— Однако ты все равно видишь справедливость?
— Конечно.
— Но…
— Позволь мне объяснить, — опрятный мертвец ткнул пальцем в сторону утесов, за которыми находится Камиен: — Создания Света казнили сотню невиновных темных существ за преступление горстки сонзера, которые, к слову, на момент суда уже были мертвы. Более того, после этого остальные столичные рабы лишились последних остатков своих жалких прав. Было ли это справедливо?
— Нет.
— Бирн сгорел, его жители мертвы, — костлявый палец Перевернутого обвел широкой дугой долину и остановился на столбах подсвеченного огнем дыма: — Люди в этом поселении расплатились жизнью за провинность нескольких человек, а также за попустительство тех, кто обо всем знал и ничего не предпринял. Справедливо?
— Нет.
— А что есть несправедливость в ответ на несправедливость?
— Еще большая несправедливость, — отвернулся Трехрукий.
— Именно. Но в нашем мире это называется возмездием, что есть проявление справедливости. Бесконечный цикл насилия, в котором все правы.
— Потому-то мы и должны изменить наш мир.
Трехрукий взялся за лопату и принялся закапывать могилу знахарки Илакаи. Простая и понятная нежити работа. Благое дело, пропитанное горем. Прямо как восстание одержимого.
Ахин очнулся на крыльце. Сел, посмотрел по сторонам. К нему отовсюду ползли воспоминания. Фрагменты памяти размеренно складывались в мозаику последних событий, но в ней оставалось слишком много белых пятен. Он осознавал факты, видел суть, понимал, что забытое таит в себе невыносимую печаль. Но не чувствовал ничего, кроме легкой досады.
— Аели мертва, — прошептал одержимый.
И ужаснулся своему спокойствию. Темный дух забрал все. Даже внутреннюю пустоту.
Закопав Илакаю, Трехрукий прерывистыми шагами подошел к могиле саалеи, вонзил лопату в кучу рыхлой земли, но остановился, заметив, что одержимый пришел в себя.
— Не хочешь проститься с ней? — спросил мертвец.
Ахин опустил взгляд. Увидеть Аели? Ее изувеченное безжизненное тело… А если он и тогда ничего не почувствует? Или наоборот — окончательно сойдет с ума, отдавшись темному безумию? Так или иначе, одержимый превратится в настоящее чудовище.
Впрочем, нет. Он уже им стал.
— Зарывай.
Коротко кивнув, Трехрукий принялся за работу.
В это время к дому знахарки подошли Одноглазый и Турогруг.
— Сделано, — оскалился командир мертвецов. — Мы всех убили. Кроме комесанов. Жалко тварей.
— Но дома на западной окраине пустовали, — прорычал демон. — Думаю, некоторые люди смогли сбежать. Скоро в столице обо всем узнают.
— Плевать, мы к этому готовы, — небрежно отмахнулся Одноглазый. — Днем раньше, днем позже — неважно. Нападение на Камиен…
Они продолжали о чем-то говорить, но Ахин почти не осознавал их слов. Одержимый не хотел ничего слышать и что-то решать. Он просто сидел на крыльце, сохраняя в потрепанной душе равновесие. Ему было не плохо и не хорошо, привычка жить балансировала на одном канате с идущим навстречу желанием умереть, смысл существования и бессмысленность итогов столкнулись в точке, сторонней от судьбы мира, и ничто из них не могло одержать верх, чтобы вплести Ахина обратно в естественный ход истории как будущего победителя или же проигравшего априори.
Тишина и безразличие. Покой нарушало лишь настойчивое требование изнутри. Ему что-то нужно от себя.
«Теперь ты меня и здесь будешь преследовать?» — усмехнулся одержимый, встав с крыльца.
«Да, буду».
«Зачем?»
«Ты должен закончить начатое».
«Зачем?» — повторил Ахин.
«Какой-то конкретной причины нет. Так надо. Ты ведь хотел, чтобы все эти смерти не были напрасными. Так придай же им смысл».
— Мы выступаем на рассвете, — произнес одержимый и посмотрел в единственный глаз командира нежити: — Вы ведь заготовили человечину в Бирне?
— Верно, — снова оскалился Одноглазый. — Не пропадать же добру.
— Несите ее к утесам, — Ахин повернулся к вождю демонов: — Знаешь, где держат комесанов?
— По запаху найдем, — рыкнул Турогруг.
— Их тоже нужно подвести к утесам. Кроме того, в стойлах должны быть телеги,