вечера в выходные. Прохладное сияние магических огней, висящих над каждым матом, чуть помаргивало.

Ксейден стоял в самой середине зала, широко расставив ноги и сложив руки на груди, в форме для тренировок и с той самой искусной маской безразличия, которой так славился.

– А я думала, ты шутишь, когда прочитала записку. – Я прикрыла дверь за собой, потом сосредоточилась на замке и повернула руку, транслируя не больше силы, чем требовалось, чтобы услышать, как с щелчком запирается замок. – Я не видела тебя целую неделю – и ты позвал меня встретиться здесь?

После нашего возвращения из Альдибаина его отправили наблюдать за Дрейтусом.

– Я решил, мы будем ссориться. Где это лучше делать, чем не в зале для вызовов?

Он стоял совершенно неподвижно, дожидаясь меня. Его обычных мечей видно не было, но на бедре висели два кинжала.

– У тебя теперь есть спальня под чарами, – напомнила я, выходя на мат.

Хотя я и сомневалась: что толку от этих чар, раз наш метод их установки, очевидно, оставлял желать лучшего.

– У нас есть спальня под чарами, – поправил Ксейден, обводя меня голодным взглядом, когда я остановилась всего в паре футов от него.

И я не могла его винить, ведь и сама занималась точно тем же – упивалась каждой его чертой лица, каждым изгибом его тела. Злило меня его откровение или нет, но мучилась я каждую минуту его отсутствия по-прежнему.

– И из-за чего конкретно будем ссориться? Из-за голосования Ассамблеи, которая решила предоставить Наварру самой себе? Или из-за тайны, которую ты опять от меня скрыл?

На его щеках заходили желваки.

– Большинство проголосовало, когда мы вернулись, и, хоть голосование было секретное, я нарушу правила и разглашу лично тебе, что я проиграл.

– А. – Мой гнев чуть поутих. – А второй момент ты решил обсудить здесь? Когда любой может войти и услышать?

«Если рядом нет полных интинсиков, нас никто не услышит».

Ксейден обвел рукой пустой зал. Затем поманил меня:

– Брось. Я знаю, что ты в ярости, и нет, это я чувствую и без связи. Это написано у тебя на лице, видно в поджатых губах, в напряжении плеч.

Я нарочно расслабилась:

– Ты прав, связь для этого не нужна.

– Вот видишь? Все еще злишься.

Он сдвинулся с места так быстро, что я даже не успела поднять руки, как он уже вышиб из-под меня пол.

Проклятье.

Он рухнул вместе со мной, замедляя мое падение одной рукой и второй упираясь в мат. Может, дух из меня и не выбило, но мне все равно было трудно вздохнуть. Мои ладони уперлись в его грудь, его тело зависло над моим, заставляя забыть о мире вокруг.

– Я не буду с тобой драться.

– Почему? – Ксейден недоуменно нахмурился. – Нашла учителя получше? Слышал, Эметтерио учит тебя новым техникам, раз вэйнители так быстро подстраиваются под наши стили.

– Учит. Но с тобой я не буду драться, потому что хочу надрать тебе задницу по-настоящему! – Я покачала головой, подметая косой мат.

– А, то есть ты думаешь, будто можешь мне что-то сделать?

Я прищурилась, глядя на его ухмылку. Затем выхватила кинжал из ножен на ребрах, приставив к теплой коже на его горле – прямо у завивающихся линий метки.

– Даже не собираюсь удостаивать это ответом.

Пусть идет в задницу.

И чтобы он это услышал, я специально приопустила щиты.

Его глаза вспыхнули как будто от задетой гордости, и он придвинулся к лезвию.

Я отстранила клинок раньше, чем пустила кровь. Видимо, мы оба что-то доказали. Себе. Или друг другу.

– Вайолет, ты можешь меня ранить столькими способами, что наверняка сама и представить не можешь. Может, мне хватает умения нанести смертельный удар, но только у тебя есть власть размазать меня на хрен. – Его рука отпустила мою спину, и вес Ксейдена переместился. – А теперь мы можем либо поговорить здесь, либо проверить, ссорятся ли еще Сгаэль и Тэйрн, и слетать сквозь метель на ближайшую пустую гору, но знай одно: так или иначе мы поговорим.

Я убрала кинжал обратно в ножны, затем снова подняла руку к его груди.

– На этом мате?

Его сердце билось под моими пальцами, сильное и спокойное, в отличие от моего, которое стучало как барабан. У меня была целая неделя, чтобы свыкнуться, целая неделя, чтобы жалеть, что его нет рядом и я не могу на него заорать, – но при этом и целая неделя, чтобы задуматься о логических причинах того, почему он мне не рассказывал.

И первая из них – он ценит свою жизнь.

– Уж точно не в нашей спальне. – Колено Ксейдена раздвинуло мои. – Там мы не ссоримся.

– С каких это пор? – Я ничего глупее не слышала. Там было единственное наше уединенное место во всем доме.

– С этих. Только что придумал это правило. Не ссориться в спальне.

– Это так не работает.

– Только так и работает. – Он опустил взгляд на мои губы. – Мы придумываем правила, когда хочется. Давай, придумай сама.

– Правило? – Я подтянула ногу и уперлась ступней в мат, чтобы был рычаг, если потребуется, но при этом задела внутренней стороной бедра его ногу, и чтобы мне провалиться, если это не вызвало жар, который мог потушить только он.

– Какое угодно.

– Никаких секретов. Никаких больше «спроси меня». Никаких испытаний отношений. Полное доверие… – Я сделала вдох, чтобы успокоиться, и отпечатала в памяти те золотые пылинки на случай, если это последний раз. – Или ничего.

– Договорились.

– Я серьезно. – Моя рука скользнула по груди Ксейдена к ключице. – Хоть я и думаю, что ты был прав. Я не задавала правильные вопросы, потому что боялась ответов. И может, боюсь до сих пор, учитывая, что ты никогда не был со мной честен до конца. Почти все в моей жизни таили от меня секреты, потому что я не задавала правильные вопросы, не заглядывала дальше зоны видимости, и я понимаю, что иногда ты не можешь рассказать всего – такова уж жизнь всадников, – но прекрати толкать меня к ошибкам, заставляя догадываться, о чем спрашивать.

– Договорились. – Ксейден кивнул. – Просто я… – Он сжал челюсти.

– Что просто? – Мои пальцы прошлись по его теплой шее и нырнули в волосы.

– Хочу знать, что ты будешь здесь. Что бы ни случилось, ты всегда вернешься и мы сможем поговорить или поссориться.

Его взгляд упал на мои губы, потом медленно скользнул по лицу, словно запоминая и впитывая все его черты.

Сердце заныло, и я провела рукой по его груди и боку, к спине, там и оставшись.

– Договорились.

Морщины на его лбу разгладились.

– Я хочу, чтобы ты знала: что бы я ни скрывал, ты любишь меня, веришь мне достаточно, чтобы понимать, что я не причиню тебе вреда. Меня не так просто узнать, но я свой урок усвоил, уж поверь. Даже если что-то засекречено, я не буду скрывать того, что повредит тебе. – Он сглотнул, потом перенес вес на одну руку и провел тыльной стороной ладони по моей щеке. – Я хочу знать, что ты не сбежишь, что тебе никогда не придется этого сделать.

– Я люблю тебя, – прошептала я. – Можешь перевернуть весь мой мир вверх дном, а я все равно буду тебя любить. Можешь хранить секреты, устраивать революцию, бесить меня до крика, хоть погубить, а я все равно буду тебя любить. Ничего не могу с этим поделать. И не хочу. Ты моя гравитация. В моем мире ничего не держится без тебя.

– Гравитация, – прошептал он, и красивая улыбка медленно изогнула его губы.

– Сила, от которой нам никогда не сбежать, – поддразнила я. Потом моя улыбка пропала. – Но я серьезно. – Я подняла брови. – Либо впусти меня до конца, либо никакой любви в мире нас не удержать вместе. Я человек, который не может не знать.

– Договорились, – прошептал он. – Хочешь знать о моем отце? О деде и Сгаэль? О восстании?

Начнем с чего попроще:

– Где твоя мать?

Ксейден вздрогнул, но тут же взял себя в руки.

– Никто о ней не говорит, – продолжила я. – Нигде нет ее портретов, упоминаний о ее присутствии на казни в Колдире. Ничего. Будто ты вылупился, а не родился.

Секунда затянулась.

– Она ушла, когда я был маленьким. В их свадебном договоре говорилось, что наследник должен дожить до десяти лет, и тогда она вольна уйти, что она и сделала. С тех пор о ней ни слуху ни духу. – Голос Ксейдена словно волочили по битому стеклу.

– А. – Я прижала ладонь к его груди. – Мне жаль.

Теперь я чувствовала себя мерзко из-за такого вопроса.

– А мне – нет. – Он пожал плечами. – Что еще хочешь