Она продолжала бы и дальше произносить протокольные слова, но Ханна остановила ее.

— Детка, тебе лучше с вуалью, — прошептала Ханна. — Грэм, это старая знакомая твоего папы, — сказала Ханна мальчику. — Поздоровайся.

Грэм поздоровался с бывшей женой Алана и спросил:

— Но где папа? Где он теперь?

Рут опустила вуаль; лицо ее настолько онемело, что она даже не чувствовала, как слезы снова потекли по ее щекам.

«Небеса изобрели специально для детей, — подумала Рут. — Только для того, чтобы иметь возможность сказать: "Твой папа теперь на небесах, Грэм"».

Что она и сказала Грэму.

— А на небесах хорошо, да? — начал мальчик.

Они не раз после смерти Алана говорили о небесах, о том, какие они. Может быть, небеса так интересовали мальчика, потому что эта тема была для него внове; поскольку ни Алан, ни Рут не были религиозны, небеса не фигурировали в первые три года жизни Грэма на земле.

— Я тебе скажу, что такое небеса, — сказала мальчику бывшая миссис Олбрайт. — Они похожи на твои лучшие сны.

Но Грэм был в таком возрасте, когда по ночам его мучили кошмары. Сны вовсе не обязательно были посланцами небес. И тем не менее, если верить Йейтсу, мальчик должен был представить себе, как его папа «ступает по вершинам дальних гор, скрыв лицо средь звезд, поднявшись ввысь!» («Это небеса или ночной кошмар?» — спрашивала себя Рут.)

— Ее здесь нет, да? — внезапно из-под вуали спросила Рут у Эдди.

— Я ее не вижу, — подтвердил Эдди.

— Я знаю — ее здесь нет, — сказала Рут.

— Кого здесь нет? — спросила Ханна у Эдди.

— Ее матери, — ответил Эдди.

— Все будет хорошо, детка, — прошептала Ханна своей лучшей подружке. — В жопу ее, твою матушку.

На взгляд Ханны Грант, название «В жопу ее, твою матушку» больше подходило для пятого романа Эдди О'Хары «Трудная женщина», вышедшего в свет осенью 94-го — года смерти Алана. Но Ханна давным-давно выкинула из головы мать Рут; она еще не перешла в категорию женщин средних лет, по крайней мере не считала, что уже принадлежит к этой категории, и ей до смерти надоела извечная тема Эдди: молодой человек со зрелой женщиной. Ханне было тридцать девять, именно столько и было Марион, когда Эдди влюбился в нее.

— Да, но тебе, Эдди, тогда было шестнадцать, — напомнила ему Ханна. — А я как раз эту категорию и исключила из своего сексуального оборота, я хочу сказать, что не трахаюсь с тинейджерами.

Хотя Ханна относилась к Эдди как к новообретенному другу Рут, в Эдди было что-то, беспокоившее Ханну, и дело тут было не только в естественной ревности, которую друзья нередко испытывают к друзьям друзей. У нее случались любовники возраста Эдди и даже старше — Эдди осенью 94-го исполнилось пятьдесят два, и хотя он явно был герой не ее романа, но этот вовсе не лишенный привлекательности мужчина средних лет, к тому же не гомосексуалист, ни разу не сделал ей ни малейшего аванса. И этот факт более чем беспокоил Ханну.

— Слушай, мне нравится Эдди, — говорила она Рут, — но ты должна признать: с ним что-то не так.

«Не так» с Эдди было то, что он исключил из своего сексуального оборота молодых женщин.

И тем не менее «сексуальный оборот» Ханны вызывал у Рут большее беспокойство, чем таковой Эдди. Если непреходящее влечение Эдди к пожилым женщинам было странноватым, то, по крайней мере, он был разборчив.

— Наверно, я — что-то вроде сексуального дробовика. Ты это хочешь сказать? — спросила Ханна.

— На вкус и цвет товарищей нет, — тактично ответила Рут.

— Слушай, детка, я видела Эдди на углу Парк-авеню и Восемьдесят восьмой — он катил инвалидную коляску со старухой, — сказала Ханна. — Потом я видела его как-то вечером в «Русской чайной» — он там был со старухой в медицинском воротнике!

— Может, они жертвы несчастного случая. Вовсе не обязательно, что это такие древние старухи, — ответила Рут. — Ноги ломают и молодые женщины. Может, та, что в инвалидной коляске, каталась на лыжах. Случаются автомобильные катастрофы. Травмы шеи при этом дело обычное…

— Детка, — умоляющим тоном сказала Ханна, — эта старуха была прикована к инвалидной коляске, а та, что с шеей, — она настоящий ходячий скелет, у нее голова просто не держится на плечах!

— Я думаю, Эдди очень мил, — только и сказала в ответ Рут. — Ты когда-нибудь тоже постареешь. Разве тебе не хотелось бы, чтобы у тебя тогда был кто-то вроде Эдди?

Но даже Рут не могла не признать, что при всей ее готовности закрывать глаза на недостатки творчества Эдди серьезные натяжки в «Трудной женщине» бросаются в глаза. Мужчина, которому только-только перевалило за пятьдесят, имеющий несомненное сходство с Эдди, без ума влюблен в женщину под восемьдесят. Они занимаются любовью среди обескураживающего сонма медицинских приборов и неопределенностей. Неудивительно, что знакомятся они в приемной доктора, где герой с тревогой ждет своей первой сигмоидоскопии[45].

— Вы здесь по какому поводу? — спрашивает старушка более молодого мужчину. — Вид у вас вполне здоровый. — Мужчина делится с ней своей тревогой относительно процедуры, которая ему предстоит. — Да бросьте вы, — говорит ему престарелая женщина. — Мужчины-гетеросексуалы всегда такие трусы, когда дело касается их заднего прохода. Успокойтесь, в этом нет ничего страшного. Мне сигмоидоскопию делали раз пять-шесть. Да, будьте готовы — они таки закачают в вас немного газа.

Несколько дней спустя эти двое встречаются на вечеринке. Пожилая женщина так красиво одета, что мужчина не узнает ее. А она ведет себя с ним кокетливо-пугающе — подходит к нему и шепотом спрашивает: «Когда я вас видела в последний раз, вы опасались за свой задний проход. Ну и чем дело кончилось?»

Он, заикаясь, отвечает: «Благодарю вас, все прошло хорошо. Бояться было абсолютно нечего!»

«Я вам покажу кое-что, чего нужно бояться», — шепчет она ему, и с этого начинается их волнующе страстный роман, который заканчивается только со смертью женщины.

— Господи милостивый, Рут, — сказал Алан по поводу пятого романа Эдди. — Ты должна передать это О'Харе — его ничто не может смутить.

Алан не отказался от привычки называть Эдди по фамилии (что очень не нравилось Эдди), но успел сильно привязаться к нему, хотя и не к его сочинениям; а Эдди, хотя Алан Олбрайт был его полной противоположностью, со временем стал питать к нему такие теплые чувства, какие прежде считал невозможными. Они были добрыми друзьями, когда умер Алан, и Эдди со всей серьезностью отнесся к своим обязанностям на гражданской панихиде по Алану.