и оттого не очень довольной. Но воспитание, но выдержка! Приветливо улыбаясь, скоро собрала нехитрую снедь. А дед извлек из настенного шкафа пол-литровую бутылку водки.

– Гер, ты будешь? – для приличия поинтересовался я, зная, что отказа не последует ни под каким предлогом.

– Буду.

– А мотоцикл? – осторожно поинтересовался дед.

– Так ведь ГАИ на сельских дорогах не стоит.

– И то верно.

После рюмочки я узнал, что он уже второй год работает в соседнем селе (кажется, Рождествено) вместе со своей Диной. Он преподает русский язык и труд, она русский и литературу с полной нагрузкой.

– А чего это ты за «труд» взялся?

– Чтоб Динке больше часов осталось.

Гера, большеротый, носатый, с прямым пробором уже седеющих и довольно редких волос, высокий, плечистый, смотрелся настоящим мужиком, работящим, спорым, пьющим. Пока в меру. Да он и был таким. Пробыл недолго, умчавшись в дыму и грохоте своего «Урала».

Деду не приглянулся:

– Ты, Колюшка, с ним поосторожнее.

– Почему?

– Пьющий он.

– Не больше других.

– Это пока, душа у него пьянствует, это плохо.

В который раз удивляюсь мудрости его и прозорливости.

Гера, окончивший среднюю школу с золотой медалью, увековеченный в золоте на специальной мраморной доске в школьном вестибюле, обладал массой талантов. Много читал, много знал и помнил. Писал прекрасные стихи, во всяком случае, гораздо лучше моих. К тому же, в отличие от меня, обладал хорошими, умными и работящими руками. Ему что мотоцикл собрать, что печь выложить, что крышу покрыть – всё нипочем!

Однолюб, всю жизнь со школьной скамьи преданный своей Дине. «Два рыжих два,»– звал я их по-цирковому. Вернувшись в город, Дина стала преподавать в одной из брагинских школ, он же стал ответственным секретарем многотиражки технологического института. Жили в полуразвалившемся двухэтажном деревянном доме, коих немерено стояло тогда на месте нынешнего Толбухинского моста и прилегающей к нему территории. От того Шанхая осталась одна только школа их, ныне – провинциальный колледж. Удивительное дело, в комнате метров восьми, не рассчитывая на удобства, они сумели сотворить двух огненно-рыжих пацанов. Уж как им было трудно – и не описать. Ведь мало того, что тесно, так еще и без каких-либо удобств, и это при двух малышах.

Отличилась Дина. Присутствуя на очередном ежегодном областном педсовете, она после выступления первого секретаря обкома КПСС Ф.И.Лощенкова умудрилась пробиться к нему и в кратком разговоре связать качество своей работы с отсутствием сколь-нибудь пригодного жилья. Федор Ивавнович не стал рассусоливать, коротко бросил сопровождавшему помощнику: «Разберись!». Через пару недель Дину вызвали в райисполком и вручили ордер на трехкомнатную квартиру в Брагине, рядом с уже бывшим кинотеатром «Октябрь».

Но всё это случится гораздо позже, разговор о том отдельный и невеселый…

Еще одним гостем стал учившийся на курс моложе Витя Строганов, с которым нас познакомил сосед его по Флотской улице Стасик Алюхин, общей у них была и школа, и номенклатурность родителей. У Вити, в частности, папа – бывший первый секретарь Заволжского райкома партии и до самой пенсии ответственный работник. Человек суховатый, закрытый и, можно сказать, черствый. Мама Валентина Федоровна заведовала чем-то в Управлении Северной железной дороги, но это не портило её, она оставалась отзывчивой и душевной. Меня еще тогда удивляло, как столь разные по темпераменту и менталитету люди могут жить единой семьей. А у них, кроме Вити, был еще старший брат Владимир, студент мединститута, и дочь, кажется, учительница, вышедшая замуж за простого и очень пьющего парня «из брянских лесов» (так он представлялся при знакомстве). Еще была бабушка. Очень старая и очень язвительная. Зятя своего, то бишь отца всех младших Строгановых, не переносила. И даже мне, в сущности, человеку для неё постороннему, еще в прихожей начинала шептать: «А Ванька-то…», – и далее следовала очередная сплетня о Строганове-старшем, партийном вожде районного масштаба.

Витя высокий, гибкий, как хлыст, с короткой стрижкой жестких вьющихся волос, полными губами, прямым с горбинкой носом. Всегда аккуратен и элегантен, с легким налетом невесть откуда взявшейся аристократичности, очень привлекателен и общителен. Говорил всегда неспешно, как подобает человеку воспитанному.

Благодаря родителям, Витя был среди нас самым «выездным». Люди старшего поколения хорошо знают значение этого термина. В советские годы выехать даже в братскую Болгарию, которую называли, и не без основания, еще одной советской республикой, – проблема. Мало того, что предстояло пройти через сито всевозможных проверок и комиссий, так еще и не оказаться в списке «невыездных», каковые имелись у всесильного КГБ.

Вите еще студентом посчастливилось попасть в группу, посетившую с двухнедельным визитом Германскую Демократическую республику. По возвращении, во время перекуров на межлестничной площадке, мы заваливали его вопросами типа: ну, как там? Витя в прекрасном черном джемпере с тоненькой желтенькой каймой по вырезу и поясу, небрежным щелчком сбрасывая пепел с сигареты в урну (только туда, мы-то особо не целились), неторопливо повествовал о чистоте Германии и аккуратности немцев. А нас, балбесов, больше интересовало, какие из себя немки, легко ли идут на контакт, попросту говоря – «кадрятся» ли, сколько стоят сигареты, как обстоят дела с выпивкой. Ответить на все вопросы за одну перемену невозможно, и в следующий перерыв мы опять стояли там же и слушали продолжение его неторопливого, с достоинством повествования:

– Немки «кадрятся» быстрее наших, но все под контролем товарища из органов. Сигареты дорогие и плохие. С выпивкой свои сложности, пива хоть залейся, а вот с водкой напряг, и стоит дорого, и капают граммов по двадцать.

– Как «накапывают»?

– Элементарно, – Витя красиво стряхивает пепел, – бутылки с крепкими напитками закупориваются пипетками, и можно только капать, а не лить струей, как у нас.

– Это что же, вместо нормального стакана надо высосать двенадцать таких стопочек? Издевательство …

Витя возражал, мол, немцы привыкли к такой норме, а русский стакан для них вообще доза смертельная, но не переубедил. Самый что ни на есть фашизм – сошлись мы во мнении. Одним словом – немцы.

И вдруг этот самый лощеный Витюша нарисовался в Бурмакине. Когда мы встретились в один из моих приездов и хорошо погуляли, я, помню, приглашал его, будучи уверенным, что не соизволит он снизойти до сельского учителя, пусть и «дружбана». Соизволил. Причем сразу после поездки в королевство Великобританию.

Деда очаровал сразу и бесповоротно, и не только манерами и рассуждениями, но и вручив что-то небольшое, английское. Вроде бы маленькую пачку чая – не разглядел, а потом забыл спросить.

Под стопочку-другую водочки Витя поведал, что в Англию попал по культурному обмену. Целый месяц жил в английской семье в Лондоне и учился в местном