Еще один посол попытался прибыть в оренбургский отряд генерала Николая Александровича Веревкина, героя Крымской войны и Туркестанских походов. Но и там встреча закончилась ничем.

«…Посол поднялся с места с полным сознанием своего достоинства, и с легким, вежливо-холодным поклоном… который при соответствующих обстоятельствах сделал бы честь и любому европейскому дипломату, подошел к генералу и протянул ему что-то завернутое в лист почтовой бумаги.

Переводчик развернул бумагу: в ней оказалось послание Хивинского хана, зашитое в белый коленкор; под коленкором был мешочек из пурпурового атласа, расшитого золотыми узорами, и уже в этом последнем лист серой бумаги с одною исписанною страницей…

Добрые семь восьмых страницы были посвящены перечислению разных добродетелей “головы аламанов Русского Ак-Падишаха”, и только последние строки заключали в себе просьбу “досточтимого, великодушного и т. д. падишаха Хоразма, Сейд-Мухаммад-Рахим-хана” о том, чтобы дали ему три дня на размышление и в продолжение этого времени приостановили дальнейшее движение наших войск. Хан уведомлял при этом, что он обращался с такою же просьбой и к “ярым-падишаху” (“Пол-царя”. Так называют в Средней Азии туркестанского генерал-губернатора), от которого уже получил будто бы надлежащее согласие. Ответ генерала был так неприветлив, что переводчик замялся.

— Передайте, — повторил генерал, — другого ответа от меня не будет, если не получу приказания от генерала Кауфмана.

Послу сообщили отрицательный ответ, и он уехал видимо взволнованный…»[233].

24 апреля туркестанский отряд дошел до урочища Хал-Ата, пройдя больше половины пути. Дальше лежал совершенно безводный участок. Около Хал-Аты было построено укрепление имени Святого Георгия. Сделали брустверы, траншеи для стрелков, орудийные позиции и поставили на вершине холма сторожевую башню. В укреплении оставили роту солдат и большую часть грузов. Взяли максимально воды, боеприпасов и двинулись в путь. К 1 мая, ко дню, когда планировалась встреча всех отрядов, туркестанцы к Амударье не вышли. Героический марш по раскаленному аду пустыни продолжался еще 12 дней.

Падали без сил верблюды, на стоянках жгли и уничтожали лишние вещи и обмундирование. Был момент, что даже всерьез обсуждали — не оставить ли тут всю артиллерию? Но отказались от такой идеи и тащили пушки из последних сил.

Последний переход начался 8 мая, и наконец отряд вышел к холмам Уч-Учак, за которыми текла Амударья. У подножия холмов стояла хивинская армия. Расчет был простой и в целом правильный: русские войска шли через пустыню, они измотаны, они бросили большую часть экипировки — хивинцы это знали от своих лазутчиков-туркменов. Но хивинцы знали о том, как воюют русские, и сразу атаковать не решились. Тем более что и отряд Кауфмана вышел к холмам в полной боевой готовности, а на ночь лагерь разбили по всем правилам военной науки. Орудия под прикрытием пехоты заняли все господствующие возвышенности, и ночью отряд отразил несколько атак неприятеля, по хивинской коннице отработала артиллерия и ракетные станки.

С рассветом русские построились в боевые порядки: главная задача дня была дойти до реки. Вариантов не оставалось. Или умереть тут в бою, или отступить в пески. Понятно, что на второе никто не мог согласиться. Кауфман лично объехал боевые порядки, напутствовал солдат: попусту патроны и снаряды не тратить и помнить, какова главная цель. Пробиться к реке. Отряд двинулся. Хивинцы пытались атаковать, налетали с разных сторон, но русские упорно шли, отбивая атаку за атакой. К восьми утра 11 мая отряд вышел к речной низине, где было небольшое озерцо. Кауфман объезжал подразделения, благодарил солдат и говорил: «Перед такими войсками шапку надо снимать и кланяться». В тот же день русские подошли к Амударье. В Ташкент был отправлен курьер с телеграммой царю:

«Войска Вашего Императорского Величества, составляющие головную колонну Туркестанского отряда, в числе десяти рот и шести сотен, при десяти орудиях и восьми ракетных станках, одолев неимоверные трудности, поставляемые природой, в особенности на последней стоверстной жаркой, безводной, с сыпучими песками полосе, разбили хивинское скопище в числе 3500 человек, собравшихся у урочища Уч-Учак для преграждения нам пути к Амударье, и без всяких жертв и потерь благополучно вышли и стали твердою ногою 11 мая на реке Амударье. Неприятель в панике бежал. Состояние здоровья войск блистательное, дух их молодецкий»[234].

В целом можно было считать, что задача похода на Хиву практически выполнена. Главное было позади. И в этот момент Кауфман начал выяснять, где находятся остальные отряды. А ситуация была такая: оренбуржцы под командованием Веревкина подходили к Хиве, так же как и мангышлакский отряд полковника Ломакина, а красноводский отряд полковника Василия Маркозова был вынужден повернуть назад — жара и жажда заставили его принять такое решение. Как потом выяснилось, проводники нарочно заводили отряд в места, где не было колодцев, и вели его самым трудным маршрутом.

13 мая 1873 года оренбургский и мангышлакский отряды соединились, выйдя из пустыни к Амударье. Вот как описывает эту встречу Алиханов-Аварский:

«Переодевшись в мундиры, мы направились к бивуачным огням. Оренбуржцы еще не спали и их лагерный шум как бы возрастал по мере нашего приближения. Казаки наши затянули хором громкую песню, и с этим шумом мы вступили в странный, по-видимому, лагерь, в котором не было ни одной палатки: это был целый, своеобразный город темных войлочных кибиток, из которых мгновенно высыпал весь народ на необычайное для него зрелище. Несметные, казалось, полчища верблюдов наполняли все пространство между кибитками и ярко пылавшими кострами и всполошились от диких звуков нашей зурны…

Через минуту мы были в обширной, белой кибитке, в которой могли бы свободно уместиться, по крайней мере, сорок человек; складные кровать, стол и несколько табуретов составляли ее убранство. При нашем входе из-за стола приподнялся маленького роста, одетый в серое пальто, плотный и бодрый старик, с быстрыми живыми глазами и с закрученными кверху седыми усами, генерал-лейтенант Веревкин… Наш добрый Л. казался сильно взволнованным: для него наступила торжественная минута блистательного исполнения поставленной ему задачи — соединения с Оренбуржцами. Он подошел к генералу, прерывающимся голосом отрапортовал о благополучном прибытии и затем представил нас. Генерал пожал всем руки и пригласил сесть…

— Ну, как вы прошли, полковник? — начал генерал.

— Благополучно, ваше превосходительство, и все господа офицеры… весьма усердно…

— Словом, благополучно?

— Благополучно, ваше превосходительство.

— И отлично-с!.. Что и нужно было…»