Наконец он остановился и, ухватив ее за волосы, поставил на ноги:

– Одевайся, презренная рабыня!

Когда она оделась, он проревел:

– Лим Динь! А Сам!

Через мгновение они, нервно дрожа, появились на пороге.

– Почему нет чай, нет еда, ленивые рабы! Нести еду! – Он швырнул бамбуковый прут к двери и повернулся к Мэй-мэй. – На колени, развалина несчастная!

В ужасе от его неукротимого гнева, она торопливо подчинилась.

– Приведи себя в порядок и возвращайся сюда. Тридцать секунд, или я начну все сначала!

Лим Динь подал чай, и хотя напиток был приготовлен как подобает, Струан объявил, что он слишком холодный, и швырнул чайник в стену. Мэй-мэй, Лим Динь и А Сам бросились на кухню и торопливо принесли новый чайник.

Еда появилась с той же невероятной быстротой, и Струан позволил Мэй-мэй прислуживать ему. Она всхлипнула от боли, и он тут же закричал:

– Замолчи! Или я буду пороть тебя каждый день до скончания века! – Потом он замолчал со зловещим видом и принялся за еду, предоставив им умирать от страха в гнетущей тишине. – Подай мне палку! – завопил Струан, насытившись.

Мэй-мэй принесла бамбуковый прут и протянула ему. Он уперся его концом ей в живот.

– В постель! – хрипло приказал он, и Лим Динь и А Сам выскочили вон из комнаты, твердо уверенные, что тайпан простил свою тайтай, которая приобрела безграничное лицо, терпеливо снося его справедливый гнев.

Мэй-мэй обернулась вся в слезах и пошла по коридору в свои комнаты, но он зарычал:

– В мою постель, клянусь Богом!

Она испуганно вбежала в его спальню. Он проследовал за ней, с треском закрыл дверь и запер ее на задвижку.

– Так, значит, ты ждешь ребенка. Чьего ребенка?

– Вашего, господин, – прошептала она.

Он сел на кровать и вытянул обутую в сапог ногу:

– Ну, шевелись.

Она упала на колени и стянула с него сапоги, потом встала рядом с кроватью.

– Как ты осмелилась думать, что я захочу представлять тебя своим друзьям? Когда я захочу вывести тебя на люди, я сам скажу тебе об этом, клянусь Богом!

– Да, господин.

– Место женщины в доме. Здесь! – Он ткнул кулаком в постель.

– Да, господин.

Он позволил себе чуть-чуть смягчить выражение лица.

– Вот так-то лучше, клянусь Богом!

– Я не хотела идти на бал, – едва слышно зашептала она. – Только одеться, как… Мне и не нужен никакой бал. Зачем ходить на бал – никогда-никогда не нужно. Только чтобы делать удовольствие. Простите. Очень простите.

– Почему я должен прощать тебя, а? – Он начал раздеваться. – А?

– Нет причины, никакой нет. – Теперь она тихо, жалобно плакала. Но он чувствовал, что сейчас еще слишком рано смягчаться окончательно.

– Возможно, раз уж у тебя ребенок, я и дам тебе еще один шанс. Только это должен быть сын, а не девочка. Кому нужна девочка.

– О да… пожалуйста, пожалуйста. Пожалуйста, простите. – Она бросилась на колени и стукнулась лбом в пол.

Ее плач разрывал ему сердце, но он продолжал раздеваться с сердитым видом. Потом задул лампу и забрался в постель.

Ее он оставил стоять у кровати.

Прошла минута, вторая, потом он грубо сказал:

– Ложись в постель. Я замерз.

Позже, когда Струан уже больше не мог выносить ее слез, он нежно обнял ее и поцеловал:

– Ты прощена, девочка моя.

С мокрыми от слез глазами она уснула в его объятиях.

Прошли недели, и весна перешла в раннее лето. Солнце набрало силу, и воздух отяжелел от влаги. Европейцы, не сменившие своей обычной одежды и длинного шерстяного белья, а также платьев с турнюрами и корсетов из китового уса, страдали неимоверно. Пот засыхал под мышками и в паху, и там образовывались гноящиеся язвы. Вместе с летом пришла обычная в это время года болезнь – кантонская нутряная хворь, кровавый понос Макао, азиатская немочь. Тех, кто умирал, оплакивали. Остальные стоически переносили эти муки как неизбежные испытания, которые Господь в своей милости посылает человечеству во очищение его, и продолжали закрывать окна своих домов, чтобы не впускать в комнаты вредоносный воздух, ибо считалось, что в летние месяцы от земли исходят ядовитые газы. Они, как и прежде, позволяли своим врачам отворять им кровь и ставить пиявки, поскольку знали, что это единственное верное средство избавиться от болезни, и продолжали пить воду, вылавливая из нее мух, и есть засиженное мухами мясо. Они по-прежнему не мылись, ибо даже ребенку было известно, что это опасно для здоровья, и усердно молились о скорейшем возвращении зимы, когда прохлада вновь очистит землю от губительных испарений. К июню болезнь безжалостно выкосила каждого десятого из расквартированных на острове солдат. Торговый сезон почти закончился. Этот год сулил многим огромные состояния – если поможет йосс. Поскольку никогда еще купля и продажа не велись в кантонском поселении с таким размахом. Торговцы и их португальские клерки, а также их китайские компрадоры и купцы кохонга обессилели от жары, но еще больше – от долгих недель лихорадочной деятельности. Все приготовились отдыхать до зимы, когда можно будет начать новые закупки.

И в этом году в отличие от всех предыдущих лет европейцы наконец-то намеревались провести лето в собственных домах на собственной земле.

Их семьи, оставшиеся на Гонконге, уже переселились из тесных корабельных кают в Счастливую Долину. Строительство шло полным ходом. Куинстаун уже начал приобретать свои очертания: появились улицы, склады, тюрьма, причалы, две гостиницы, таверны и дома.

Таверны, обслуживавшие солдат, располагались рядом с палатками у Глессинг-Пойнт. Те, что посещали моряки, были построены напротив доков на Куинс-роуд. Некоторые из них представляли собой простые парусиновые палатки или грубые, наспех возведенные постройки. Другие были более основательными.

Приходили корабли из Англии, доставлявшие на Гонконг самые разные товары, а также родственников и друзей и множество новых, никому не знакомых людей. И с каждым приливом на остров прибывали переселенцы из Макао – португальцы, китайцы, евразийцы, европейцы: парусные мастера, ткачи, портные, клерки, слуги, деловые люди, продавцы и покупатели, кули, просто люди в поисках работы или те, чье ремесло заставило их искать места на Гонконге, – все, кто обслуживал китайскую торговлю, жил и кормился за ее счет. Среди прибывавших были и хозяйки борделей, девицы легкого поведения, курильщики опиума, изготовители джина, игроки, контрабандисты, карманники, похитители детей, воры, нищие, пираты – отбросы общества со всех стран. Они тоже подыскивали себе жилище или строили его вместе с помещениями, где устраивали свой бизнес. Винные лавки, бордели, опиумные притоны начали наводнять Куинстаун и лепиться вдоль Куинс-роуд. Круто поползла вверх преступность, и полиция в том виде, в каком она существовала на Гонконге, была завалена работой. Среда стала днем публичного бичевания. К удовольствию всех праведных жителей Гонконга, осужденных преступников секли у стен тюрьмы в назидание другим злодеям.