— Я вам вот что еще скажу. Плащ, в котором он летает, слишком длинен, чтобы в нем ходить. Он был не очень высокого роста, и плащ волочился бы за ним, словно шлейф королевского платья. Если угодно, вытяните плащ вдоль тела и убедитесь сами.

— Что между вами произошло? — вдруг спросил отец Браун.

— Все случилось почти мгновенно, так что это трудно описать, — ответил Эйлмер. — Я выглянул за дверь и собирался вернуться в дом, как на меня вдруг налетел порыв ветра, словно от вращавшегося в воздухе огромного колеса. Я каким-то образом развернулся и выстрелил наугад, а затем увидел то, что сейчас видите вы. Но я совершенно убежден, что все закончилось бы по-иному, не будь мой пистолет заряжен серебряной пулей. На снегу лежало бы другое тело.

— Кстати, — заметил отец Браун, — мы оставим труп здесь, на снегу? Или же вам угодно перенести его к вам в комнату? Это ведь ваша спальня там, в коридоре?

— Нет-нет, — торопливо ответил Эйлмер, — надо оставить его здесь, пока тело не увидит полиция. К тому же мне столько пришлось пережить, что больше я вряд ли вынесу. Что бы ни случилось, мне нужно чего-нибудь выпить. А потом пусть меня хоть вешают, если захотят.

Вернувшись в комнату, Эйлмер рухнул на стул, стоявший между пальмой и аквариумом с рыбками. Он едва не опрокинул его, когда, пошатываясь, входил в дверь, но все же смог найти графин с бренди после того, как наугад пошарил в шкафах и по углам. Эйлмер никогда не производил впечатления собранного человека, но в тот момент его рассеянность, казалось, достигла апогея. Он надолго приложился к графину и заговорил очень возбужденно, словно пытаясь хоть чем-то заполнить молчание.

— Вижу, что вы по-прежнему сомневаетесь, — начал он, — хотя и видели все собственными глазами. Поверьте, за конфликтом между духом Стрейка и духом дома Эйлмеров стояло нечто большее. К тому же вам не пристало быть неверующим. Вы должны защищать все то, что глупые людишки называют суевериями. Слушайте, не кажется ли вам, что в старушечьих россказнях о всяких там приворотах, талисманах и прочем, включая серебряные пули, все-таки что-то есть? Что вы скажете обо всем этом как католик?

— Скажу, что я агностик, — ответил отец Браун.

— Чушь! — нетерпеливо воскликнул Эйлмер. — Ваше дело — верить во всякие штучки.

— Ну, в некоторые вещи я, конечно же, верю, — согласился отец Браун. — И поэтому, разумеется, не верю в другие.

Эйлмер подался вперед и впился в священника пристальным и напряженным взглядом, будто гипнотизер.

— Вы верите в них, — заговорил он. — Вы во все верите. Мы все во все верим, даже если все отрицаем. Отрицатели верят. Неверующие верят. Разве вы в глубине души не чувствуете, что все противоречия вовсе не противоречат друг другу, что есть космос, вмещающий их всех? Душа странствует по звездному колесу, и все возвращается. Возможно, мы со Стрейком боролись в других ипостасях — зверь со зверем, птица с птицей. Быть может, мы станем бороться вечно. Но, поскольку мы ищем друг друга и нужны друг другу, то даже наша вечная ненависть есть вечная любовь. Добро и зло вертятся в колесе, которое одно-единственное. Других — нет. Разве вы в глубине души не осознаете, разве вы не верите помимо всех ваших вер, что существует лишь одна реальность, а мы — ее тени? Что все сущее — лишь различные выражения одного: сердцевины, где люди претворяются в Человека, а Человек — в Бога?

— Нет, — ответил отец Браун.

За окном начали спускаться сумерки. Настал тот час, когда укрытая снегом земля становится ярче неба. В наполовину зашторенное окно отец Браун смутно разглядел стоящую на крыльце у парадной двери рослую человеческую фигуру. Неторопливо переведя взгляд на доходящее до пола двустворчатое окно, через которое он попал в комнату, священник и за ним увидел две неподвижных фигуры. Внутренняя дверь с красными стеклами была чуть приоткрыта, и за ней виднелись краешки двух длинных теней, искаженных и изломанных в вечернем свете, но все же походивших на карикатурные изображения людей. Доктор Бойн выполнил переданную отцом Брауном по телефону просьбу. Дом окружен.

— Что толку говорить «нет»? — не унимался хозяин, по-прежнему смотря на священника гипнотизирующим взглядом. — Вы собственными глазами наблюдали эпизод этой извечной драмы. Вы видели угрозу Джона Стрейка уничтожить Арнольда Эйлмера посредством черной магии. Вы видите перед собой живого Арнольда Эйлмера, который с вами говорит. И все же вы не верите.

— Нет, не верю, — ответил отец Браун и встал со стула, словно собираясь уходить.

— Отчего же? — спросил хозяин.

Священник лишь чуть-чуть повысил голос, однако слова его, словно колокольный звон, эхом отдались в каждом углу комнаты.

— Оттого, что вы — не Арнольд Эйлмер, — произнес он. — Я знаю, кто вы. Вас зовут Джон Стрейк, и вы убили последнего из братьев, который лежит на снегу в саду.

В глазах у Стрейка вокруг радужек проступили белые колечки. Вытаращив глаза, он прилагал последние отчаянные усилия загипнотизировать оппонента и подчинить его своей воле. Потом он внезапно дернулся в сторону. В этот момент у него за спиной открылась дверь, и рослый детектив в штатском тихонько положил ему руку на плечо. В другой руке он сжимал револьвер. Стрейк обвел комнату безумным взглядом и увидел стоящих по углам полицейских в штатском.

В тот вечер отец Браун долго беседовал с доктором Бойном о постигшей семейство Эйлмеров трагедии. К тому времени в деле не осталось никаких неясностей, поскольку Джон Стрейк сознался в своих преступлениях. Точнее, хвастался своими победами. По сравнению с тем, что он достиг цели всей своей жизни, убив последнего из братьев Эйлмер, все остальное, включая собственную жизнь, было ему совершенно безразлично.

— Он своего рода мономан, одержимый одной навязчивой идеей, — сказал отец Браун. — Больше его ничего не интересует, в том числе никакие новые убийства. Этим я ему обязан, потому что утешался подобной мыслью все время, что провел рядом с ним. Вам, несомненно, приходило в голову, что вместо того, чтобы придумывать дикие и замысловатые истории о крылатых вампирах и серебряных пулях, он вполне мог всадить в меня самую обыкновенную свинцовую пулю и спокойно скрыться. Уверяю вас, я не один раз об этом подумал.

— Интересно, почему он этого не сделал? — задумчиво произнес Бойн. — Не понимаю. Впрочем, я пока еще ничего не понимаю. Как же вы все-таки это раскрыли, и что вы вообще раскрыли?

— О, я получил от вас много ценных сведений, — скромно ответил отец Браун. — Особенно важной оказалась одна деталь. Я имею в виду ваше замечание о том, что Стрейк — очень изобретательный лгун, демонстрирующий богатое воображение и недюжинное присутствие духа, когда преподносит свои измышления. Сегодня днем эти качества ему очень понадобились, и Стрейк оказался на высоте. Вероятно, его единственная ошибка состояла в том, что он обратился к сверхъестественному, решив, что раз я священник, то поверю во что угодно. Так думают очень многие.

— Ничего не понимаю, — недоуменно произнес врач. — Вам лучше рассказать с самого начала.