Дверь в конце коридора была немного приоткрыта, и в щель пробивалась ослепительно белая полоса дневного света. Священник всегда чувствовал, что происходит в природе, и необычно яркая белизна света подсказала ему, что творится на улице. Именно то, что он подозревал, когда подходил к дому. Он пробежал мимо изумленного хозяина и, распахнув дверь, увидел нечто чистое и сверкающее — не только бледность зимнего дня, но и белизну снега. Холмистая местность вокруг была укутана блестящим покровом, одновременно казавшимся и убеленным древними сединами, и по-младенчески чистым и невинным.

— Вот вам, пожалуй, и белая магия! — весело вскричал отец Браун. Затем, возвращаясь в коридор, пробормотал: — Да и магия серебра, как мне кажется.

И вправду, белое сияние играло блестками на столовом серебре, от яркого света сверкала сталь на потемневшем от времени оружии. Взлохмаченные волосы задумавшегося Эйлмера будто бы окружил ореол из серебристых огоньков, когда тот чуть повернулся. Лицо его оставалось в тени, в руке он держал нелепого вида пистолет.

— Знаете, почему я выбрал этот мушкетон? — спросил он. — Потому что я могу зарядить его вот такой пулей.

Он вытащил из буфета маленькую серебряную крестильную ложку и резким движением отломил от ручки фигурку апостола.

— Вернемся в комнату, — добавил Эйлмер.

— Вам доводилось читать о смерти Данди? — спросил он, когда они снова уселись. Он уже успокоился после приступа раздражительности, вызванного неугомонным поведением священника. — Джона Грэма Клаверхауса, преследовавшего шотландских пресвитериан и скакавшего на черном коне, способном перепрыгнуть через любую пропасть. Разве вы не знаете, что убить его можно было только серебряной пулей, потому что он продал душу дьяволу? Вот это в вас меня радует — по крайней мере, вы знаете достаточно много, чтобы верить в дьявола.

— О, да, — ответил отец Браун. — В дьявола я верю. А вот в Данди — нет. Точнее — не верю в Данди из пресвитерианских легенд с его кошмарным конем. Джон Грэм всего лишь профессиональный военный семнадцатого века, получше многих других. Если он кого-то и преследовал, то только потому, что являлся драгуном, а не драконом. По опыту знаю, что подобные хвастуны и рубаки не продают душу сатане. Тех дьяволопоклонников, которых я знавал, слепили совсем из другого теста. Не называя имен, которые теперь могли бы вызвать общественное возмущение, возьму современника Данди. Вы слышали о Джоне Далримпле Стэре?

— Нет, — угрюмо ответил хозяин.

— Но наверняка слыхали о его деяниях, — продолжал отец Браун. — Они куда как хуже того, что смог натворить Данди. Это он в ответе за резню в Гленко. Граф Стэр был очень образованным человеком, толковым юристом, государственным деятелем с глубокими знаниями и широкими взглядами касательно политического устройства, тихим человеком с тонким и умным лицом. Вот такие люди и продают душу дьяволу.

Эйлмер даже привстал со стула — он целиком и полностью разделял мнение отца Брауна.

— Ей-богу, вы правы! — вскричал он. — Тонкое и умное лицо! И это лицо Джона Стрейка.

Затем он поднялся и некоторое время стоял, внимательно и сосредоточенно глядя на священника.

— Если вы немного подождете, — произнес он, — я вам кое-что покажу.

Эйлмер вышел в дверь с красным стеклом и закрыл ее за собой. Отец Браун подумал, что хозяин направился к старому буфету или в спальню. Священник сидел, рассеянно изучая ковер, на который сквозь дверное стекло падал красноватый отсвет. На мгновение он сделался ярко-рубиновым, но тотчас снова потускнел, будто бы солнце выглянуло из-за туч и снова скрылось. В комнате все замерло, лишь обитатели вод плавали туда-сюда в темно-зеленой чаше. Отец Браун напряженно размышлял.

Через пару минут он поднялся и тихонько проскользнул в нишу, где находился телефон. Снял трубку и позвонил в полицейское управление своему другу доктору Бойну.

— Хочу вам кое-что сообщить касательно дела Эйлмера, — негромко сказал он. — История тут странная, но я склонен думать, что в ней что-то кроется. На вашем месте я бы немедленно выслал сюда наряд из четырех-пяти человек, чтобы они окружили дом. Если что-то и случится, то это наверняка будет связано с побегом.

Затем священник вернулся и снова сел на стул, принявшись разглядывать ковер, который снова озарился кроваво-красным. Что-то в сочившемся сквозь стекло свете навело отца Брауна на мысли о первых лучах восходящего солнца, предшествующих появлению цветов, и о той тайне, которая то приоткрывается, то затворяется вновь, будто дверца.

За стеной послышался нечеловеческий вопль, и почти одновременно грянул выстрел. Не успело стихнуть эхо, как настежь распахнулась дверь и в комнату, пошатываясь, вошел хозяин в разорванном от плеча до полы халате и с дымящимся пистолетом в руке. Он весь дрожал с головы до ног, не то от ужаса, не то от чудовищного хохота.

— Слава белой магии! — кричал он. — Слава серебряной пуле! Пес сатанинский слишком часто выходил на охоту, и мои братья, наконец, отмщены!

Эйлмер опустился на стул, пистолет выскользнул из его руки и упал на пол. Отец Браун пронесся мимо него, выскочил в дверь с красным стеклом и быстро зашагал по коридору. Он взялся за ручку ведшей в спальню двери, словно собираясь войти, потом наклонился, что-то рассматривая, затем бросился к двери, которая вела на улицу, и распахнул ее.

На снежном покрове, не так давно чистом и белом, лежало что-то черное. С первого взгляда это что-то напоминало огромную летучую мышь. Но если присмотреться, становилось ясно, что на снегу лицом вниз лежит человек, голова которого скрыта под черной широкополой шляпой наподобие латиноамериканского сомбреро. Сходство с черными крыльями имели полы и рукава широкого черного плаща, распростершиеся в обе стороны. Рук не было видно, хотя отцу Брауну показалось, что он заметил очертания одной из них, а рядом с ней из-под края плаща мелькнул металлический предмет, похожий на оружие. В целом же создавалось впечатление как от необычного геральдического знака вроде черного орла на белом поле. Но, обойдя фигуру и заглянув под шляпу, священник разглядел лицо, именно то, которое хозяин назвал тонким и умным. Этот строгий лик с застывшим на нем недоверчиво-подозрительным выражением принадлежал Джону Стрейку.

— Ну и дела, — пробормотал отец Браун. — И впрямь похож на огромного вампира, спикировавшего, будто птица.

— А как же еще он мог появиться здесь? — послышался голос от дверей. Отец Браун поднял глаза и увидел стоявшего там Эйлмера.

— А пешком прийти он не мог? — уклончиво спросил отец Браун.

Эйлмер вытянул руку и широким жестом обвел заснеженный пейзаж.

— Поглядите на снег, — произнес он глухим, чуть дрожащим голосом. — Разве на нем есть пятна, он ведь чист, как белая магия? Вы же сами так его назвали? На многие километры вокруг на нем нет ни единого изъяна, кроме вот этой зловещей черной кляксы. И никаких следов ног, кроме ваших и моих. Следы ниоткуда не ведут к моему дому.

Эйлмер пристально и внимательно посмотрел на низенького священника и добавил: