— И?

— Корефан мне эту хату и показал. Мы там типа мимо проходили. Ну, кореш показал его. Говорит, там его знакомый жил. И погоняло назвал… Сурок, что ли…

— Суслик, — вставил Поляков.

— Что?

— Его погоняло Суслик. Не Сурок, Суслик.

— А, ну да, может быть, — Боб кашлянул, поморщился. Вытер рот грязным рукавом и скривился еще сильнее. — Короче, кореш сказал, что этот Суслик срок мотает. За мокруху, походу. Пырнул ножом кого-то на остановке, что ли… Что-то такое.

— И что из этого?

— Да ничего. Просто потрындели и все. А я запомнил. Ну, дом запомнил. Там же через два квартала моя телка живет, фиг ли. А кореш еще сказал, они с этим Сусликом тоже раскумариться любили. Суслик дунуть не дурак был.

— Имя кореша?

Боб заметно напрягся.

— Слушайте, вы ж… Если вы к нему пойдете, вы ж меня вломите по-любому, да? Не надо! Он… Он же мне глотку перегрызет, нахер! Да он просто мне про тот дом ляпнул, что там Суслик жил, что они курили иногда с ним, и все. Ничего больше! Кореш тут не при чем, отвечаю, так что вы…

— Закрой хлебало, а, — поморщился Халилов. — Чувак, у тебя не рот, а решето какое-то. Хорош трындеть. Отвечай по существу. Я тебе вопрос задал. И обрисовал ситуацию, что будет, если мне твои расклады не понравятся. Так что, типа, выбирай.

Боб мученически вздохнул.

— Санчес. Санчес его кликуха.

Халилов вопросительно покосился на Полякова. Оторвавшись на секунду от своих художеств, Поляков покачал головой. Кличка Санчес ему ни о чем не говорила. Тогда Халилов вернулся к Бобу:

— А зовут как?

— Вано.

— Вано? Грузин, что ли?

— Почему грузин-то сразу? А, не. Иван в смысле. Иван, Ванек, Вано… — Боб схватился за голову. — Блин, вот непруха-то. Надо ж было сунуться туда. Проще было в кусты любые залезть и там раскумариться. Нет, решил в тепле посидеть. Посидел, мля… А я ведь чисто оказался не в то место не в том вре… Ну, то есть наоборот, не в то время не в том месте. Ну, вы поняли.

— Все мы часто оказываемся не там, где хотели, — сказал Поляков. — Но это не означает, что мы не должны были там оказаться. Ведь никто из нас не знает всего плана, верно?

Боб непонимающе уставился на Полякова.

— Какого плана?

— Того самого, Боб. Который мы так хотим понять — но так никогда и не поймем.

Поляков отложил кусок бумаги. Рисунок вряд ли был закончен, просто ему надоело рисовать. Даже поверхностного взгляда было достаточно, чтобы понять — в Полякове пропадал неплохой художник. Картинка была странная. Черной шариковой ручкой на куске протокольного бланка были изображены редкие звездочки на заштрихованном темном небе. Край какого-то оврага, на дне которого виднелась рука со скрюченными в агонии пальцами. И черные силуэты людей, стоявших на краю оврага и смотревших вниз.

— Ты жила в Яме, — выдал Гапонов после долгого молчания. — До восемнадцати лет, кажется?

— Что?

Видя, что Катя сбита с толку, Гапонов счел нужным пояснить:

— Это есть в твоем личном деле. Я внимательно перечитал его. Ты выросла в Яме.

Была вторая половина дня, и Катя, вспомнив о просьбе Кости, уже рассчитывала смыться с работы пораньше, чтобы дома — в своей новой квартире, куда она переехала на прошлой неделе, но где ее вещи все еще хранились в коробках — заняться главным. Начать обживаться в их с Костей логове.

А потом зазвонил телефон. Это был Гапонов. И вскоре Катя, удивленная, настороженная и озадаченная, стояла напротив рабочего стола главного следователя города и смотрела ему в глаза.

— Да, Ефим Алексеевич.

— Немногие выходцы из этого района добились хоть чего-то, — сказал он. — Ты, конечно, не легендарный прокурор Крыма, «няш-мяш» и все такое, однако все равно. Скорее исключение, чем правило. — Гапонов покачал головой. — Восемнадцать лет назад. А это ведь ровно половина твоей жизни. Даже не знаю, символизм просто какой-то. Ты веришь в символизм?

— Здесь, скорее, занимательная математика, — осторожно откликнулась Катя. — Позвольте спросить, почему мы… почему мы сейчас говорим об этом?

Гапонов вздохнул, машинально поправляя бумаги на столе.

— Катя, мы нашли в архивах все материалы по тем убийствам. О которых ты упомянула. Нашли, подняли и внимательно изучили. И знаешь… Все гораздо хуже, чем я думал. Я-то надеялся, это нам как-то поможет… А следствие тогда сработало отвратительно. Не только следствие, дознание тоже. Одна видимость. Хватали кого попало в надежде, что это хоть к чему-то приведет. По-русски говоря, тыкали пальцем в небо.

Катя вспомнила мертвые лица людей. В том числе близких людей. Тех, кого погубила эта история. Эти лица она гнала из памяти полжизни. Катя промолчала.

— Но я понимаю наших предшественников, — продолжал Гапонов. — В таких специфических, мягко говоря, условиях… Вот и сейчас, например. Я сижу и ломаю голову, с какого бока лучше подступиться к этому делу. И пока выводов не так чтобы много, честно говоря.

Гапонов поднялся. Обошел вокруг стола и присел на его угол, оказавшись в метре от Кати.

— Район очень сложный. Процентов 80 населения без прописки, половина вообще без паспортов и каких-либо документов. Криминальная обстановка там аховая. Целая армия маргиналов и уголовников, судимым по большинству статей Уголовного кодекса, причем в основном речь идет о тяжких статьях. Ну и плюс менталитет местных. Последние 20 лет они настолько привыкли обходиться своими силами, что сейчас для них любой мент или следователь — как красная тряпка для быка. Что-то между врагом и пришельцем, когда не знаешь, кто из них хуже.

— Все сложно, — осторожно возразила Катя. — Но так было не всегда.

— Как раз с тех убийств все и началось, да? Кто мог — собрал вещи и уехал, кто не смог — озлобились и закрылись от всего окружающего мира?

Катя поколебалась, но решила ответить честно.

— Скорее, наоборот. Это весь окружающий мир решил отгородиться от Ямы. Забыть о ее существовании.

Гапонов вздохнул.

— Двадцать лет назад органы ничего не смогли сделать, чтобы остановить это. Сейчас другое время. Интернет, СМИ, социальные сети… Замять, как в те времена, ничего не получится. Да и никто не даст, учитывая мэра. Поэтому, как ни крути, сейчас мы должны сделать невозможное. Показать, что мы можем навести порядок. Что мы можем найти преступника и восстановить справедливость. Везде. Даже в Яме. Особенно в Яме.

— Понимаю.

— Короче, Мазурова, — внезапно перешел Гапонов на официальный тон. — Я решил включить тебя в следственную бригаду по делу о похищении и убийстве дочери Марфина.