— Господи! — простонала Патриция и поспешно схватила рюмку. — По мне так это самый что ни на есть отвратительный спектакль, но ты, похоже, имел в виду нечто иное?

Кайтусь, несмотря на полученное маленькое удовольствие, от своих проблем не избавился и счёл необходимым показать свою озабоченность.

— Достали уже этими письменными доносами. Судья совсем в макулатуре утонул, завалили его письмами заинтересованные лица, чтоб им пусто было. Тут и одной Зажицкой хватило бы, так ещё и Гонората подключилась, поносит Зажицкую на чём свет, и Кличмак туда же, на её счёт прохаживается, а ещё письмо о трёх таксистах, якобы найденных и подговорённых, понятное дело, за деньги дать ложные показания, плюс донос на брата…

— Какого брата?

— Брата Климчака. Якобы гонялся за теми таксистами с преступными намерениями.

— А что, в самом деле гонялся?

— Может, и все гонялись, но нашли только одного, который ничего не помнит и в свидетели идти не желает. Это, конечно, не доказательство, но всё равно говорит не в пользу обвиняемого.

— Погоди, а откуда они вообще эта такси брали прямо по первому требованию? Павловская выходит и, пожалуйста, тут как тут. Лёлик за городом ловит тачку, почитай, в полночь. Тебе это странным не кажется? Плоцк просто забит такси! Или им так везёт?

Кайтусю это тоже показалось странным, он в своё время покопался в загадке и теперь мог Патриции дать необходимые пояснения, ничего не выдумывая. Он и сам удивился, какое почувствовал облегчение.

— Я тут порасспрашивал чуток…

— И что?

— В городе, и правда, обычное везение бывает. А что касаемо дачи, так там за городом как раз рядышком таксопарк, мастерские, гаражи и всякое такое. Они туда на ночь возвращаются или на пересменку. В полночь там поймать такси — раз плюнуть. Прошли пару шагов по улице, и готово.

— Вижу, что на защиту Стаси целое войско поднялось… — съязвила, не сдержавшись, Патриция. — Рыцарь на рыцаре едет и рыцарем погоняет. Какие, однако, у этой оскорблённой невинности запросы!

— Плевал я на её невинность, здесь не в этом дело, — неожиданно откровенно заявил огорчённый Кайтусь. — Климчак должен сидеть, а иначе вся милиция Плоцка вместе с прокуратурой сама в лужу сядет. А уж где я, как надзирающий за прокуратурой, после такого провала приземлюсь, лучше и не думать.

Патриция предпочла воздержаться от высказывания своего мнения, что она думает о всевозможных органах власти вообще и о Кайтусе в частности, поскольку официантка принесла новые блюда. Пока она пережидала, ей стало даже немного жаль молодого прокурора, но затем вспомнилось, с какой лёгкостью даётся этому подлецу любая ложь в отличие от правды, которую из него клещами не вытянешь. А виденная ею под лестницей репетиция очередного спектакля с участием разнесчастной Стаси? И жалость была задушена в зародыше. А убеждение в невиновности обвиняемого только укрепилось.

— В случае чего подаст апелляцию, — заявила она. — Основания уже сейчас видны невооружённым взглядом, судья постарался.

— То-то и оно, — признал вконец расстроенный Кайтусь. — Что с этого старого хрыча возьмёшь, не будь он таким идиотом…

— Не приговорил бы Климчака.

— На основании тех показаний, что мы слышали, никто бы не приговорил. Подождём показаний жертвы…

— Погоди, погоди… — До Патриции только сейчас дошло, что тут всё как-то шиворот-навыворот, и она резко оборвала Кайтуся: — Что здесь происходит? Ведь обычно сначала заслушивают свидетелей обвинения, прокурор обвиняет, его свидетели подтверждают, а только потом за дело берётся защита. Почему же сейчас наоборот? Всё время выступают свидетели защиты: Климчак, Гонората…

— Гонората — тоже обвиняемая, — напомнил Кайтусь.

— Что-то незаметно. Да и ты этого не поддержишь, правда? А где обвинение?

Приступ искренности у Кайтуся уже прошёл, и он вернулся в своё нормальное состояние. Теперь у него было такое ангельское выражение лица, будто на его тарелке возлежала райская амброзия, а не зауряднейшая отбивная, уже наполовину съеденная.

— Свидетели защиты… ну, сначала жертва… а те могут и подождать. Мелкое упущение… А у судьи, исходя из его почтенного возраста, могут быть проблемы с памятью…

Патриция от возмущения не знала, что и подумать.

* * *

Процесс возобновился.

Без коварного Кайтуся тут явно не обошлось, так как судья упорно жертвы не вызывал, а воспылал желанием заслушать некоего Точека или Точака, из бухтения для протокола следовало, что старому маразматику оба варианта фамилии одинаково милы. В зал ввели молодого человека, даже симпатичного, и просто удивительно, что в сопровождении милиционера. Последний особой бдительности не проявлял, из чего следовало, что свидетель не представляет опасности для окружающих и не склонен к побегу.

Судья вступительными церемониями не заморачивался:

— Что свидетелю известно по делу? — недоброжелательно буркнул он.

Свидетель, вне всякого сомнения, получил чёткие инструкции и сразу начал, как учили:

— Мне известно следующее: я в тот день вернулся домой, у меня собака такая большая, пошёл с ней гулять и видел, как у дома сорок три остановилась тачка, из которой вылезла Руцкая, там аккурат внутри свет зажёгся, в тачке, и она с Климчаком прощалась, я его узнал. Он высунулся, она его поцеловала, сказала: «Пока, Лёлик» и пошла в подъезд.

Судья терпеливо слушал и не прерывал.

— Вы с Руцкой знакомы?

— С детства, росли вместе.

— Который был час?

— Около двадцати четырёх.

Это судье не понравилось.

— Поздновато вы собаку выгуливаете! — сделал он выговор.

— Припозднился я в тот день, — принялся оправдываться свидетель, приняв покаянный вид. — А псина не гулянная…

— Откуда вы знаете Климчака?

— Сидели вместе в одной камере.

Прокурор включился в допрос, воспользовавшись очередным приступом судейского бормотания.

— Вы обсуждали это дело сразу, как Климчака посадили?

— Нет.

— А когда?

— В конце января, где-то так.

— Значит, в январе Климчак узнал от вас, что вы его видели. У меня вопрос к обвиняемому.

Климчак встал. Судья не вмешивался.

— Обвиняемый, вы требовали вызвать свидетеля Орлика?

— Именно. Я обращался с письменным ходатайством, поскольку он знает водителя такси…

Судья не замедлил встрять с путаным заявлением, что ходатайство отклонено по каким-то непонятным причинам. Патриции не составило труда догадаться, что обвинение беспардонным образом участвует в тех самым им критикуемых махинациях, которые оно называло спектаклем, поскольку принялось вникать в какие-то другие ходатайства Климчака, чем спровоцировало его жалобу в адрес прокуратуры. По мнению подсудимого, к нему отнеслись явно предвзято, игнорировали его свидетелей, в том числе того самого Орлика, который знал таксиста. Похоже, он сказал правду, поскольку Кайтусь быстро сменил тему и предпочёл вернуться к Точаку.