Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впервые с тех пор, как они покинули Инсбрук, выдался погожий день. На небе почти не было облаков, и снег переливался в солнечных лучах. Дорога прямой линией тянулась по дну долины, с обеих сторон стиснутой горными цепями.
Иоганн украдкой поглядывал на Буркхарта. Он до сих пор не мог поверить в свое счастье. Встреча с фон Метцем и его группой обеспечила им самую надежную маскировку. Имя этого паломника было овеяно легендами, и с трудом нашелся бы человек, который не знал бы его историю: бесстрашный рыцарь, защищавший Европу во множестве битв, в последний раз – против турков под Веной. Буркхарт устал от сражений и решил целиком посвятить себя служению Богу. С тех пор он не останавливался и по нескольку раз посетил все святые места христианского мира.
Если короли или дворяне желали совершить паломничество, они обращались к отважному и набожному фон Метцу, потому как не было лучшего проводника к святым местам.
Но остальные, как показалось Иоганну, не разделяли великодушия Буркхарта. Не все паломники были довольны решением фон Метца взять попутчиков. Они ничего не говорили, но Лист чувствовал их недоверчивые взгляды. Оставалось только надеяться, что никому не взбредет в голову выдать их на очередной заставе. К счастью, они питали безграничное уважение к Буркхарту и опасались его гнева.
Одно Иоганн знал точно: в случае опасности нечего полагаться на благочестивых паломников, каждый будет спасать собственную шкуру. Он не раз замечал такое за служителями церкви и был рад, что оставались еще такие, как Буркхарт и фон Фрайзинг – божьи воины, стоящие на защите людей.
Иоганн отвлекся от раздумий и оглянулся. Они остались одни – вероятно, это был самый безлюдный отрезок дороги. Снег хрустел под ногами.
Фон Фрайзинг повернулся к Буркхарту.
– Брат фон Метц, какое из мест, что вам довелось посетить, самое святое?
Буркхарт оглядел сверкающий пейзаж.
– Хороший вопрос, брат… Как вам наверняка известно, я побывал почти всюду. Мне веяло в глаза песком пред воротами Иерусалима. Я молился в священных стенах Рима. Но это ничто в сравнении с вечерними сумерками над Сантьяго-де-Компостела, когда последние лучи солнца окрашивают собор кроваво-красным и колокола звонят к вечерней молитве. – Его голос, обычно сдержанный, теперь звучал торжественно. – Портик Славы, золотой полог над усыпальницей с серебряной дароносицей, золотое распятие с частью креста Иисуса – нет ничего подобного этому. – Он повернулся к своим спутникам. – Вы знаете историю этого места?
Фон Фрайзинг кивнул.
– Разумеется. Когда апостола обезглавили, его последователи оставили тело на корабле без команды, который чудесным образом причалил в Испании.
– Красивая легенда, – сдержанно прокомментировал Иоганн.
Буркхарт одарил его суровым взглядом.
– Тысячи верующих видят в этой легенде достаточно оснований, чтобы посетить собор. И в их числе Генрих Лев, Франциск Ассизский и Эль Сид; совершить паломничество к Сантьяго-де-Компостела их побудила эта легенда. Этого оказалось достаточно даже для этих, – он кивнул на свою группу, – благородных людей, которые под моим начало возвращаются теперь в свои замки.
– Вы тоже замаливали свои грехи в Испании? И заплатили за их отпущение? – В голосе Иоганна звучала насмешка.
– Не богохульствуй! – резко ответил Буркхарт.
– Я уже говорил ему об этом, – заметил фон Фрайзинг. – Но полагаю, что с ним это бесполезно. – Он улыбнулся. – Может, так оно и должно быть. Каждый должен найти свою дорогу к Богу.
– Что за вздорные мысли? – спросил Буркхарт. – И от кого я это слышу?
Улыбка на лице иезуита померкла.
– Я проделал немалый путь, и мне многое довелось увидеть. И мне не свойственно узколобие наших покровителей, которые вершат суд из своих кабинетов, и зачастую от их решений больше вреда, чем блага. В первую очередь это касается доминиканцев в Вене, – фон Фрайзинг сердито кашлянул. – Я не желаю сидеть на одной цепи с этими псами Господа[5].
Буркхарт рассмеялся.
– Вот монах по моему вкусу… И как же вам удалось сбежать из кабинета?
Иезуит помедлил.
– Это долгая история…
– Времени у нас достаточно, – сказал фон Метц.
– Боюсь, что нет, – прервал их Иоганн и остановился.
Фон Фрайзинг посмотрел на него.
– Что…
– Тихо! – резко оборвал его Лист.
Монах поднял брови, но ничего больше не сказал.
Буркхарт заметил, что Иоганну не до шуток, и знаком велел группе остановиться. Они стояли на возвышенности; слева склон, поросший лесом, взбирался в гору, а справа был откос, усыпанный крупными булыжниками. Камни лежали так, словно их играючи рассыпали по земле великаны.
– Вы слышите? – негромко спросил Иоганн.
Буркхарт посмотрел на него с недоумением.
– Не понимаю, о чем ты. Кругом тишина.
– Вот именно. Слишком тихо.
Внезапно кто-то захлопал в ладоши, медленно и насмешливо, как будто аплодировал Иоганну. Из-за ближайшего камня появился человек в накидке и с черной повязкой на левом глазу. Из-за других камней стали появляться другие, оборванные, одетые в грубые шкуры. В руках у них были ножи и пистолеты, и они приближались, как стая голодных волков.
Лист невольно напрягся, но потом почувствовал, как Буркхарт положил ему руку на плечо. Паломник покачал головой.
– Предоставь это мне, я знаю правила игры.
Человек с повязкой между тем подошел к ним и остановился. Он, без сомнения, был главарем. Остальные встали кольцом вокруг группы.
Лицо у главаря было впалое и заросшее. Он посмотрел на Иоганна и ухмыльнулся.
– У этого паломника острый слух и глаз.
– Даже паломнику не помешает бдительность. Не все питают уважение к молитве и набожности, – ответил Буркхарт.
– Воистину, – ответил главарь. – Откуда вы идете?
– Из Испании. Паломничество с покаянием. Тебе и твоим людям это тоже пошло бы на пользу.
Главарь рассмеялся; слова Буркхарта его, по всей видимости, не задели.
– Пустая трата времени, брат, и вы это сами знаете. Но если однажды мы все-таки решимся, нам потребуется порядочная сумма на отпущение грехов. Так что извольте!..
Он протянул раскрытую ладонь. Дружелюбие его было обманчиво, и шутить с этим человеком явно не стоило.
Фон Метц раскрыл мешочек, вынул несколько монет и передал главарю. Тот пересчитал их и кивнул.
– Порядок. – Он окинул взглядом группу, заметил Элизабет, сгорбившуюся в седле. – А с ним что?