10 часов вечера.

Ничто не сравнится с удовольствием лежать в ванне и читать. Будь у меня такая возможность, я бы всю свою жизнь проводил, лежа в ванне. Привинтил бы к ней колесики, поставил бы моторчик и разъезжал бы себе туда-сюда-обратно. Закончил читать «Книги и литераторы», в процессе мне пришлось трижды подливать горячей воды, а потом в дверь постучал папа и сказал, что если я слишком резко встану, то вода протечет на кухню. Я ответил, что резко вставать не буду. Пора бы уж ему понять, что мне восемнадцать лет и я кое-что в жизни соображаю.

Благодаря этой книге мне удалось понять некоторые вещи. Я должен продолжать работу над романом, чтобы выполнить свое предназначение. Эту книгу мне посоветовал прочитать мистер Гатли, и она меня несколько огорчила. Оказывается, Колридж написал «Кубла-хана», пробудившись ото сна, а Роберт Льюис Стивенсон вообще постоянно записывал то, что ему снится ночью. А мне снятся только клиенты и планы на следующую неделю. Это несправедливо. Позвонил вечно улыбающемуся хлыщу Ричарду Уайтли и лег спать.

Понедельник, 1 марта

С утра опять всякая мура, а в три часа дня — собрание в отделении Виктория, посвященное достигнутым результатам, под председательством Пэм Винс. Все филиалы должны отчитаться. Результаты оцениваются по количеству сотрудников и трудоустроенных клиентов за каждую неделю. Все это производит крайне тяжелое впечатление. Я занимаю второе место после Крохобора Джона из Уилсона. Он уже пристроил пятьдесят рабочих и каждую неделю пристраивает по пять новых. Под гнетущими взорами менеджеров я бормочу, что пристроил не то десять, не то одиннадцать человек. Я знаю, что десять, но это «не то… не то» представляется мне более убедительным.

— Надо точнее знать, сколько человек ты устроил на работу, Джей. И сколько новичков ты набрал из Харроу? — спрашивает Пэм.

Я оглядываюсь по сторонам в надежде встретиться глазами с Бриджит, но она сидит, опустив голову.

— Одного, — отвечаю я.

— Одного в неделю? — переспрашивает Пэм и берет ручку, чтобы отметить это в своем блокноте.

— Нет, одного за все это время, — говорю я. Почему-то я произношу это довольно глуповатым голосом.

Пэм откладывает ручку и ничего не записывает. Повисает тяжелая пауза, и все, включая меня, утыкаются в свои блокноты.

— Я сотрудничаю с фирмой уже целый месяц, поставляя ей четверть клиента в неделю, — произношу я, пытаясь придать своему тексту максимально формальный оттенок.

На протяжении оставшегося времени я сижу молча и только сосу мятные леденцы, которые раздают здесь бесплатно. Я не беру коньячные бисквиты — мне кажется, что я их не заслужил, или, вернее, я думаю, что они считают, что я их не заслужил, — и на все вопросы, которые Пэм адресует мне, отвечает Бриджит, поскольку она, как менеджер, несет за меня ответственность.

Она подходит ко мне после собрания, когда в зал заседаний приносят выпивку.

— По-моему, все прошло отлично, — говорю я, но она почему-то не отвечает мне улыбкой.

— Это я тебя приняла на работу, Джей. Пэм Винс хотела взять на это место другого человека. Зачем ты пытаешься сделать из меня идиотку?

8 часов вечера.

Папу кто-то довел до белого каления на форуме «Встреча с публикой», и он возвращается домой в самом отвратительном состоянии духа. В доме нет хлеба, когда он хочет съесть бутерброд, в ванной — горячей воды, когда он хочет принять ванну, а я смотрю футбол, когда он хочет посмотреть «Телекурьер», и вообще я целый день плевал в потолок, пока он работал. А когда я намекаю на то, что, возможно, меня снова уволят, он и вовсе выходит из себя.

— Ну и сколько страниц этого своего великого романа ты уже написал? — спрашивает он. — Я имею в виду количество реально написанных страниц.

— Не считая примечаний?

— Не считая твоих долбаных примечаний!

— Три, — отвечаю я. — Но дело в том, что я уже некоторое время не пишу, потому что у меня наступил творческий кризис и…

— Три! — Он разражается злобным хохотом. — Тогда давай будем говорить начистоту. Значит, я весь последний год работаю по пятнадцать часов в день, рву себе жилы, а ты за это время написал три страницы. — Он снова разражается смехом, качает головой и делает большой глоток из своего стакана. — И насколько хороши эти три страницы?

— Нормальные.

— Значит, нормальные страницы, — с саркастическим видом повторяет он.

— Ну, первая вообще замечательная, да и вторая неплоха. К тому же я полностью разработал сюжетную линию, и у меня возникла куча идей. Именно поэтому я и сделал передышку, чтобы они отстоялись.

— Идеи рождаются у всех. Меня интересует реальный результат работы. Я хочу понять, насколько я оказался глуп. Просвети меня. За то время, которого мне хватило на то, чтобы реорганизовать студию, перераспределить многомиллионный бюджет и спродюсировать три документальных сериала, один из которых посвящен истории демократии в Западном мире, ты написал одну «замечательную» страницу. Причем замечательна она пока только с твоей точки зрения.

— Я писал ее не весь год. Кроме этого, я еще ходил на работу.

— С которой тебя уволили.

— Уволили. Но теперь я работаю в другом месте и регулярно хожу на службу. Уже не говоря о том, что написать книгу — это не так просто. Сэлинджеру понадобилось десять лет для того, чтобы написать «Над пропастью во ржи». А Толстой писал «Войну и мир»…

— Десять лет!

— Просто я пытаюсь объяснить…

— Вот и я пытаюсь сделать то же самое, Джей. Ты же не дурак и должен понимать, насколько глупо все это звучит. Я же вижу, что ты все понимаешь. Три страницы за год! Пора уже заканчивать со всем этим вздором.

Холден Кофилд хотел стать кетчером на ржаном поле. Это метафора. Он представлял себе детей, играющих во ржи, которая растет на высоком утесе. А он должен был стоять на самом краю и ловить невинных ребятишек, норовящих сорваться с обрыва в пошлый и лживый мир взрослых. Именно этому посвящена вся книга. Когда в прошлом году меня уволили с «Видео-Плюс», папа посоветовал мне перестать играть в кетчера во ржи. Он считает, что меня увольняют именно из-за этого.

— Я советую тебе спрыгнуть с утеса. Уверяю тебя, приземление будет мягким, — говорит он. — И неужели тебя не смущает то, что ты самый старший на этом поле? Ты же в два раза больше всех остальных. Может, уже пришло время играть во взрослые игры со своими ровесниками у подножия утеса?

— Как прочие Транжиры? — в шутку спрашиваю я, хотя и понимаю, что он имеет в виду. Большая часть моих друзей уже пристроилась на работу, и он хочет, чтобы и со мной произошло то же самое. Он не хочет, чтобы я становился писателем. Родители никогда не хотят, чтобы их дети рисковали, они предпочитают гарантированную безопасность.