– Сколько тебе было лет, когда ты решила стать врачом?

– Двенадцать.

– Довольно рано для такого жизненно важного решения, – сказал он.

– Большинство двенадцатилетних детей мечтают о том, кем станут, когда вырастут.

– Согласен. Но большинство из них меняет свое мнение.

– А кем ты хотел стать в двенадцать лет?

– Мотогонщиком.

– Ты и так гоняешь на мотоцикле. Что же тебе помешало? Или ты просто передумал?

– Это была несбыточная мечта, – ответил он, поводя плечами. – Я был единственным ребенком в семье Сальваторе Кальветти. Меня воспитывали так, что однажды я возглавлю его империю.

– И как идут дела?

Франческо жестко взглянул на нее:

– Я всегда знал, что создам собственную империю. Мне интересно, что побудило тебя заниматься медициной? Смерть твоей сестры?

Она немного замешкалась:

– Да.

– Ее звали Бет?

Через секунду Ханна кивнула. Когда она потянулась к стакану воды, он увидел, что ее рука слегка подрагивает. Сделав большой глоток воды, она посмотрела на него в упор.

– Бет заболела менингитом, когда нам было по двенадцать лет. Врачи сказали, что у нее обычный грипп. Они поставили точный диагноз слишком поздно. Она умерла через день.

Ханна излагала ему голые факты в такой прозаичной манере, оставаясь уравновешенной, что ему стало совестно.

– И ты решила стать врачом, чтобы спасать детей вроде Бет?

– Ты упрощаешь, но ты прав. Я помню, как шла по отделению мимо кабинок и отдельных палат, заполненных больными детьми и их испуганными родителями. Я не понимала, почему умерла именно Бет. Почему я выжила? Менингит очень заразен. – Она глубоко вздохнула. – Я знаю, ты сочтешь меня глупой и слабой, но после смерти Бет я выжила только благодаря тому, что решила, как в один прекрасный день я спасу столько детей, сколько смогу.

Франческо выдохнул. У него сильнее сжалось сердце.

– Я не считаю тебя слабой и глупой.

Ханна снова отпила воду. Ее рука задрожала сильнее, и он вдруг захотел ее сжать.

– Мою мать несколько раз госпитализировали из-за передозировки наркотиков, – вдруг сказал он. – Ее спасала только самоотверженность врачей и медсестер. Она умерла только потому, что переборщила с наркотиками в выходные дни.

Франческо по-прежнему живет с чувством вины. Умом он понимал, что ни в чем не виноват. В то время ему было всего пятнадцать лет. Но Франческо знал, насколько уязвима его мать, и все же он вместе с отцом оставил ее на выходные одну и поехал в усадьбу Мастранджело.

Поездка якобы была деловой, потому что отец Франческо и Пьетро Мастранджело были близкими друзьями. По крайней мере, так было до того, как взаимная симпатия Кальветти и Мастранджело не сменилась антипатией. Тогда Франческо был невероятно горд тем, что отец взял его с собой; он уехал, не думая о матери.

Пока Франческо и Сальваторе наслаждались субботним вечером, ели вкусную еду, пили хорошее вино и играли в карты с Пьетро и его старшим сыном, Люкой, Элизабет Кальветти умирала от передозировки наркотиков в своей постели.

Мать Франческо умирала, пока он купался в гордости, потому что монстр, который подсадил ее на наркотики, отнесся к нему как к мужчине… При мысли о том, как он жаждал получить одобрение этого ублюдка, у Франческо скрутило живот; он с силой вонзил ногти себе в ладони.

Его мать была добрейшим и нежнейшим человеком на свете. Ее смерть разорвала его душу пополам. Он опоздал с местью на двадцать лет, но все-таки он отомстил. Он сделает все, чтобы о его отце забыли.

– Я очень уважаю врачей, – медленно произнес он, разжимая руки и не понимая, отчего так разоткровенничался с Ханной. – Когда я смотрю на тебя, доктор Чепмен, я вижу женщину, знающую, что такое сострадание, порядочность и честность. Миром, в котором живу я, правят деньги, власть и алчность.

– Ты цельная натура, – возразила она.

– По этому поводу у нас разные мнения. – Он кивнул официанту, который с осторожностью подходил к ним. – Похоже, наши блюда готовы. Я предлагаю закончить дискуссию и поужинать, иначе все остынет.

Она одарила его благодарной улыбкой, и у него так сильно сдавило грудь, что на секунду он испугался, будто не сможет вздохнуть.

Оставшуюся часть ужина Франческо вел непринужденный разговор и задавал Ханне в основном безличные вопросы о медицинском университете и ее работе. Его интерес казался искренним, и это ей льстило. В свою очередь, он признался ей в любви к мотоциклам. Ее не удивило, что у него их больше десяти.

Когда Ханна приступила к шоколадному торту, Франческо посмотрел на часы.

– Мне надо переговорить с главой службы безопасности до начала турнира в покер. Ты хочешь пойти со мной или мне приказать одному из сотрудников показать тебе казино?

– Ты участвуешь в турнире?

– Нет. Играют только клиенты. Хотя это крупнейший турнир на Сицилии и клиенты хотят видеть меня. Так они чувствуют себя солиднее. – Она заметила озорной блеск его глаз и подумала, что, вероятно, Франческо шутит.

– У тебя для них мало времени? – спросила она.

– Я всегда нахожу для них время.

– Я спросила не об этом.

– Я тебя понял. – Он растянул губы в ленивой улыбке. Он допил вино, пристально глядя ей в глаза. – Ты знаешь правила игры в покер?

– Как ни странно, я их знаю. Покер отвлекает меня, когда мне надо отдохнуть от учебы поздно ночью, или я не могу уснуть.

– Ты по-прежнему учишься?

– Да. Кроме того, мне необходимо читать новые научные статьи и публикации о клинических исследованиях.

– Похоже, ты совсем не оставляешь времени на развлечения, – метко заметил он.

– Мне это нравится. Но ты прав. Однако я все-таки сейчас здесь.

– Когда ты сказала, что посвятила медицине всю свою взрослую жизнь, я не предполагал, что ты сделала это в буквальном смысле этого слова.

Она пожала плечами и поморщилась:

– Мне это необходимо. Медицина и мои пациенты всегда будут моим приоритетом, но после аварии… Я по-новому посмотрела на свою жизнь. – На ее глаза навернулись жгучие слезы. Она так давно не говорила о Бет.

Ханна помнила свою сестру постоянно, но в последние недели ей казалось, будто Бет рядом с ней. Словно ей достаточно повернуть голову, чтобы увидеть свою покойную сестру.

Сморгнув слезы, она тихо сказала:

– Я не знаю, есть ли жизнь на том свете. Но если она есть, то я не хочу, чтобы Бет на меня сердилась. Она любила жизнь. Мы обе ее любили. Но я уже забыла об этом.