– Ни в коем случае! – всполошился Матушкин.

Все пошли в кабинет. Первым Вика и Катя вели Сашу, который, несмотря на то что его держали, ухитрился ногой провернуть мельничный жернов, который до него в последний раз проворачивали в третьем веке до нашей эры. Последним, продолжая что-то дописывать, шагал Матушкин. Неожиданно Петя, шедший перед ним, повернулся и присел на корточки. Следователь налетел на него, остановился.

– Что случилось? – спросил он.

– Лужа! – воскликнул Петя. – Откуда тут лужа?

Действительно, на полу была большая лужа. Тонкая струйка, ведшая от лужи, подбегала к самой витрине с похищенной чашей. Матушкин задрал голову, созерцая дыру в потолке.

– Ну лужа и лужа! Дождь же был. С крыши натекла, – сказал он.

Петя опустился на четвереньки и с интересом осмотрел лужу. Затем зачем-то потрогал ее пальцем и лизнул его. Матушкин поморщился.

– И что? Вкусно? – поинтересовался он.

– Вкусно, – серьезно ответил Петя и, поднявшись, побежал догонять папу.

Они прошли через зал с диорамой «Освобождение Евпатории». Здесь стояла заляпанная краской лестница-стремянка и громоздились мешки со строительной смесью. На полу, частично погруженная в корыто с раствором, лежала мощная дрель с миксерной насадкой.

Опер Ушицын остановился как вкопанный.

– Что это? – спросил он.

– Вот, ремонтик небольшой делаем. У нас тут трудятся двое рабочих, – бодро пояснил Гупт.

– Ночью трудятся?

– Днем. Само собой, самостоятельного доступа в музей у них нет. Утром пришли – вечером ушли.

– Рабочие не ночевали в музее? Не могли как-нибудь незаметно остаться?

– Конечно нет! – возмутился Гупт.

Матушкин поинтересовался, давно ли идет ремонт. Директор ответил, что примерно неделю.

– То есть маленький такой точечный ремонтик – строго на время работы выставки? – невинно уточнил Ушицын.

Гупт сердито выпрямился и посмотрел на него взглядом английского короля, которого охранник супермаркета обвинил в краже мороженого.

– Совершенно верно! – отрезал он. – Точечный ремонт строго на время работы выставки! Кстати, выставки этой мы и не ждали! Она свалилась на нас как снег на голову! Чашу должны были везти в Судак, а к нам только в июле! Но Судак не смог принять ее сейчас – у них там выездная выставка Айвазовского!

– Ладно-ладно! – примирительно сказал Матушкин. – Никто вас не обвиняет. Все делают свою работу. Вы свою, мы свою.

Он наклонился, не трогая дрель, вблизи посмотрел на нее и крикнул в другой зал эксперту, чтобы тот снял с дрели и с лестницы отпечатки.

– А-а-а! Не трогай ручные гранаты! – завопила вдруг Вика. Пока она держала Сашу, Костя ухитрился подойти к стенду с оружием.

– Я не трогаю! А если и брошу, то вот это колечко дергать не буду! – сказал Костя с укором.

– Пусть трогает и дергает что хочет. Гранаты обезврежены и приварены. У нас каждый день школьные экскурсии, так что мы публику свою знаем, – отмахнулся Гупт и, величественно подняв лысую, как набалдашник трости голову, свернул в маленький коридорчик. Коридорчик завершился деревянной дверью, на которой было написано «Всегда закрыто!» и которая, однако, оказалась вполне себе всегда открыта.

– Вот, это наше хозяйство с Емельяном. Тут и кабинет, и мастерская, и каталог, и бухгалтерия – всё сразу! – объяснил Гупт.

Кабинет был маленький. На одном из столов стоял дисковый пулемет военных времен. Тут же красовалось и чучело волка, на которое Гупт покосился с удивлением и неодобрением, как если бы оно забежало сюда само по себе. Полицейских пулемет заинтересовал больше, чем волк.

– Хорошо сохранился, – оценил Ушицын.

– Это сейчас! Емельян полностью разобрал его, все в керосине отмочил, краску лишнюю снял, – объяснил Гупт, убирая в шкаф маленькую, дурно пахнущую бутылочку с ацетоном.

– Славный получился пулемет. Вот эту заклепку убрать, на крышу поставить – и никто к морю купаться не пройдет, – весело сказал Матушкин.

Гупту шутка не понравилась:

– У нас его Симферополь пытается выманить. Предлагают за него противотанковое орудие. Орудий у них несколько, а вот пулеметов нету.

– Надо соглашаться! – одобрил Матушкин. – Ваш Емельян его переделает, подкрасит, смажет. Орудие вам поменяют на ржавый танк, танк на самолет, самолет на крейсер…

Ушицын оглядывал стены. Среди благодарственных дипломов за участие в городских и общекрымских мероприятиях на гвоздике скромно висел револьвер системы Нагана со вставленным в дуло карандашом. Саша тоже увидел его, причем даже раньше опера, и, пытаясь дотянуться до револьвера, задергался в руках у сестер, будто его били током.

Ушицын снял наган с гвоздя и убедился, что он тоже музейный, с дарственной гравировкой «За освобождение Крыма». Ниже курка было и клеймо с датой выпуска – 1913 год.

– Вечные делали наганчики! Больше ста лет ему – а натурально как новый. А он что тут делает? Не похоже, что ему нужна починка, – сказал Ушицын.

– Емельян играется, – буркнул Гупт.

– Хорошие игры у Емельяна. Мужские, – похвалил Матушкин. – Даже чисто случайно статья имеется за такие игры.

– Оружие непригодно к стрельбе. Это музейный экспонат, – строго сказал Гупт.

Матушкин махнул рукой и сел на снарядный ящик. Стульев в кабинете было всего два. На одном уже помещался директор Гупт, а на другом – Алёна с ерзавшей у нее на коленях Ритой, которую она обнимала обеими руками. Уставшая от расследований Рита дергала ногой, отталкиваясь от стены, и стул отъезжал, потому что был на колесиках. Рите это ужасно нравилось.

– Восстановим картину еще раз! – сказал Матушкин, как в шпаргалку заглядывая в протокол. – В три часа чаша была на месте. Это зафиксировано камерой наблюдения. Следующее включение камер было незадолго до шести. На записи отчетливо видно, что к этому времени чаши на витрине уже нет. Охранник утверждает, что видел ее в последний раз в пять часов во время утреннего обхода. В шесть он обнаружил ее исчезновение и вызвал наряд. Вопрос: почему охранник не находился у чаши всю ночь, если знал о ее ценности?

Гупт подскочил на стуле:

– Пост находится у центрального входа. Там стол и диван. Туда все кабели видеонаблюдения подведены, телефон. Нашему охраннику можно доверять. Он работает в музее больше десяти лет. Хасанов Деливер Эдемович.

– Хасанов Д. Э. утверждает, что с пяти до шести в зал не заходил. На записи видно, как он появляется, некоторое время стоит на месте, смотрит на окна, на потолок, качает головой, спокойно поворачивается и идет назад, – сообщил Ушицын.