него смотрели такие знакомые, отливающие зеленью глаза. Он велел стражнику выйти.

Девчонка поднялась с колен плавным движением. Эту грацию хищного зверя нельзя было спутать ни с чем, и Модэ шагнул к гостье со словами:

— Любимая! Хорошо, что ты пришла в этом облике. Собаки здесь злые.

У него на глазах девчонка стала выше ростом, округлилась в груди и бёдрах, её грязная одежда заблистала огненным шёлком. Шенне упала в объятия Модэ. Тот стискивал её, шептал:

— Я боялся за тебя сегодня. Беркуты легко ломают хребты лисицам. Ты такая храбрая, летела, как молния!

— Я решилась на эту игру со смертью ради тебя, любимый, — отвечала ему Шенне. — У нас всё вышло, как задумывалось. Басан мёртв?

— Да, его казнили. Он признался в том, что отравил мою мать.

— А его дети?

— Погиб самый младший сын, глупый мальчишка. Наследник Басана признал мою власть, но за ним придётся следить. Сарнай сидит у себя под стражей.

— Что ты хочешь с ней сделать?

— Она должна умереть, как и её сын.

— Любимый, отдай их мне. Считай, что это награда для меня.

Отстранившись, Модэ посмотрел Шенне в лицо.

— Зачем они тебе?

— Слушай, — и лиса зашептала в ухо любовнику что-то такое, отчего тот хищно усмехнулся.

— Мне нравится, — заметил Модэ. — Так и поступим.

Выглянув из юрты, он распорядился привести к нему Сарнай. Пока они ждали, Шенне сказала возлюбленному:

— Модэ, только дай слово, что не будешь смотреть, как именно я это проделаю.

Он пообещал. Сарнай ввели в юрту. Модэ велел стражникам уйти, а сам встал у ложа, разглядывая мачеху. Та стояла, гордо подняв голову и смотрела на пасынка.

Её фигура начала расплываться, но Сарнай ещё оставалась желанной для мужчин: крутобёдрая, пышногрудая, с величавой осанкой и тонкими чертами лица. Как только она вошла, в юрте повеяло запахом дорогих привозных благовоний, на которые яньчжи не жалела серебра.

Наконец Сарнай прервала молчание, сказав:

— Модэ, скажи, как умер Тумань?

— Его покарало Небо.

— Ты приложил к этому руку?

— Меня избрало Небо, чтобы я выполнил его волю.

Сарнай закрыла руками лицо, и её плечи вздрогнули. Она сумела быстро справиться с собой, опустила руки и произнесла:

— Боги явили свою волю. Раз теперь ты шаньюй, я признаю твою власть. Ты силён, так прояви милосердие ко мне и маленькому Ушилу. Позволь нам уехать к моему брату. Мы не станем досаждать тебе. Ушилу так любит тебя, о Модэ, он всегда будет тебе предан.

Голос Сарнай дрожал, она опустилась на колени и с надеждой заглядывала в лицо Модэ. Тот думал: «Неужели она считает, что я поверю этой лжи?».

Глаза мачехи оставались холодными, хотя она и пыталась изобразить смирение, даже воздела в мольбе руки с драгоценными перстнями. Самоцветы блестели в свете горевшего в центре юрты огня.

Модэ рассматривал две толстые чёрные косы мачехи, спускающиеся на округлые плечи, её золотые серьги с розовыми жемчужинами, стройную шею, грудь, колыхавшуюся под золотистым шёлком платья, а в это время Сарнай обещала ему обеспечить поддержку своего рода.

— Мои братья любят меня и поддержат тебя, дорогой Модэ, если ты отпустишь меня с сыном в их удел. Я успокою их, — тут мачеха запнулась.

Ей уже рассказали о казни отца, а теперь она вынуждена лебезить перед тем, кто послал Басана на муки и смерть. Лживые речи надоели Модэ, и он резко сказал:

— Ты сделаешь всё, что обещала. А сейчас помолчи немного.

Сарнай удивлённо округлила глаза, когда из тёмного угла юрты выскользнула гибкая женская фигура в алом шёлке.

Шенне взмахнула рукой, и глаза Сарнай остекленели. Лиса провела пальцами по щеке Сарнай, потрогала её грудь, затем произнесла:

— Милый, прошу тебя, отвернись.

Модэ так и сделал, но успел заметить, как лиса приникла к полным губам Сарнай, слившись с ней в поцелуе. За его спиной Сарнай сдавленно охнула, и настала тишина.

Через десяток ударов сердца Модэ не выдержал, повернулся и уставился на мачеху. Лиса исчезла, а Сарнай стояла, опустив голову, бессильно свесив руки.

Вот она посмотрела на Модэ, и тот отшатнулся — так неожиданно было видеть на лице мачехи сверкающие колдовской зеленью глаза лисы.

Улыбаясь, Сарнай приблизилась и опустилась перед Модэ на колени. Её руки справились с завязками его штанов… Сощурив глаза, Модэ наслаждался видом стоящей на коленях Сарнай, её теплым влажным ртом и умелыми ласками.

Потом Сарнай танцевала перед ним, покачивая бёдрами, поочередно снимала с себя украшения, и наконец, избавилась от платья. К этому времени Модэ передохнул и завалил голую мачеху на ложе. Под его неистовым натиском Шенне позволила себе кричать от страсти.

Эти крики уж точно достигли ушей стражников, и теперь по ставке пойдут слухи, что и нужно было любовникам.

Лёжа в постели, они беседовали, и Модэ с радостью убедился в том, что голосом Сарнай говорит его любимая лиса. Как она объяснила ему, душа Сарнай сейчас ютится глубоко, чуть ли не в пятках, и будет оставаться там до тех пор, пока лиса не захочет выйти из этого тела.

Шенне со смехом пообещала, что обеспечит любимому поддержку рода Лань, раз уж братья Сарнай высоко ценят её советы.

Модэ признался лисе, что её настоящее тело гораздо красивее.

— Хотя и эта пышная задница хороша, — заметил он, ущипнув Шенне за ягодицу.

Лиса громко взвизгнула и засмеялась. Её счастливый смех слышали стражники, и теперь все узнают о том, что Сарнай легла с пасынком охотно и по своей воле.

Перед рассветом Шенне оделась, нанизала перстни на пальцы, Модэ поцеловал её и проводил наружу. Там он велел стражникам со всем почтением отвести Сарнай в её юрту, а старшему из них сказал, что госпожа вольна ходить куда угодно и делать что угодно.

— Только Ушилу не выпускайте никуда, — велел он.

— Я сама прослежу за ним, любовь моя, — громко пообещала Сарнай.

Услышав это, начальник стражников вытаращил глаза и открыл рот. Он не сразу справился с изумлением, но склонил голову и ушёл отдавать распоряжения.

Стоя у юрты, Модэ видел, как Сарнай, точнее Шенне, величественно шествует к своей юрте, словно императрица Цинь.

* * *

Когда рассвело, Модэ впервые поклонился Солнцу. Пока он с чашей молока в руках шёл вокруг священного огня по ходу светила, и произносил предписанные слова, в голову лезли воспоминания о том, как это делал отец, роились мысли, не связанные с ритуалом, и от них не удавалось избавиться. Оставалось надеяться, что Солнце простит молодому шаньюю эту небрежность.

Потом Модэ быстро поел, поговорил со своими тысячниками, удостоверился, что