Если Бородино возродило дух русской армии, то пребывание в Тарутинском лагере укрепило ее материальные силы. Все мемуаристы единодушно отмечают благотворность пребывания армии в Тарутино. «В это время, – пишет А. Н. Муравьев, – армия наша усиливалась новыми артиллерийскими припасами и казачьими полками; она снабжалась обильным продовольствием и в сравнении с перенесенными трудами пользовалась даже некоторою роскошью во всех отношениях. Всякий день и весь день была в армии ярмарка. Из Калуги и других южных губерний приезжали торговцы, и хотя все продавалось дорого, так что, напр[имер], за один белый хлеб платили по 2 руб. ассигнациями, но все-таки можно было пользоваться этим лакомством, конечно, редким для небогатых офицеров, музыка играла у нас весь день, французы, напротив, страдали от голода, недостатка фуража и от всяких нужд: они видимо слабели, тревожились со всех сторон нашими партизанами, которые отбивали и уничтожали приходящие к нему подкрепления и выведывали все как в его лагере, так и в самой Москве»[146].

Единственное опасение вызвала якобы предполагаемая возможность заключения мира с Наполеоном. Поводом для подобного рода разговоров послужила миссия наполеоновского генерал-адъютанта Ж. А. Б. Лористона, посланного в Тарутино с предложением начать мирные переговоры. Подробно этот эпизод описан в воспоминаниях А. Н. Муравьева[147], а о том впечатлении, какое эта миссия произвела на офицеров, вспоминал декабрист П. Н. Свистунов: «В 1812 г. в Семеновском полку, стоявшем на биваках под Тарутиным, в то время как маршал Лористон неоднократно навещал в Леташовке князя Кутузова для переговоров о мире, оказавшихся впоследствии удачною хитростью русского главнокомандующего, мысль о готовившемся будто бы унизительном для России мире до того взволновала молодых офицеров, что они дали себе слово не прекращать борьбы с врагом, образовать партизанские отряды и с помощью крестьян преследовать неприятеля, пока он не покинет русской земли»[148].

В действительности была всего одна, а не несколько встреч Кутузова с Лористоном. Она состоялась 23 сентября. Лористон прибыл в главную квартиру с письмом от Наполеона, в котором говорилось о желании императора «положить предел этой распре между двумя великими и великодушными народами и прекратить ее навсегда». Кутузов отвечал, что он «навлек бы на себя проклятие потомства, если бы сочли его главным виновником какого-либо соглашения». Тогда Лористон просил Кутузова исходатайствовать для него у Александра I разрешение прибыть в Петербург, а до получения ответа объявить перемирие. Кутузов обещал послать запрос в Петербург, но в перемирии отказал. Тем не менее Александр, узнав об этой беседе Кутузова, остался недоволен самим фактом вступления в переговоры с представителем Наполеона[149]. Свистунов, хоть и неточен в деталях, в действительности очень точно передает настроение, царившее в войсках.

Наступление русской армии от Тарутино до Березины мемуаристы описывают, в общем, одинаково, останавливаясь, как правило, на деталях операций. В целом характер войны ими был уже понят. Понимая войну 1812 года как отечественную и народную, декабристы видели главную причину победы в том едином патриотическом духе, которым был охвачен весь народ. Уяснение этого мешало декабристам принять, с одной стороны, официальную версию о решающей роли царя и дворянства в войне, а с другой – французскую версию о решающей роли мороза.

С. Г. Волконский в своих «Записках» приводит разговор, который состоялся у него с Александром I в 1812 г.:

«Тут он мне сделал следующие вопросы:

1-й. Каков дух армии? Я ему отвечал: “Государь! От главнокомандующего до всякого солдата все готовы положить свою жизнь к защите отечества и вашего импер[аторского] величества”.

2-й. А дух народный? На это я ему отвечал: “Государь! Вы должны гордиться им; каждый крестьянин – герой, преданный отечеству и вам”.

3-й. А дворянство? “Государь! – сказал я ему, – стыжусь, что принадлежу к нему: было много слов, а на деле ничего”»[150].

Идея народной войны и решающей роли русского народа в победе над Наполеоном становится основной в декабристском понимании войны. Такая концепция позволяла сместить угол зрения с военного на моральный характер войны. Понимая, что военные операции русского командования далеко не самая сильная стороны в кампании 1812 года, декабристы воодушевлялись идей войны как общенародного дела. Война мыслилась ими как обретение Отечества, а поскольку, согласно известной формуле, «у рабов нет Отечества», то прямым следствием Отечественной войны стали поиски путей гражданского переустройства России.

В политической мифологии начала XIX в. Наполеон играл исключительную роль. Вряд ли в европейской культуре того времени можно обнаружить более мифологизированную фигуру. Наполеоновский «миф» располагается на различных этажах культурного сознания. «Многие писатели Европы и России первой трети XIX в. в стихах и в прозе создают свой вариант наполеоновского мифа (Байрон, Мандзони, Ламартин, Гюго, Беранже, Лермонтов, Вяземский). Пушкин и Стендаль входят в ряд самых значительных творцов мифа»[151]. Исследователи рассматривают его, как правило, в виде нарративной структуры[152]. По верному замечанию Л. И. Вольперт, «ему свойственно сочетание легенды и факта, принимающее нарративную форму (образ, сюжет, композиция), характеризующееся такими категориями, как анонимность, повторяемость, цикличность, тенденциозность»[153]. Фактически изучению подвергается не миф как таковой, а его проекция в повествовательные тексты.