Пахомыч ушел за балок к щенку. «Потом,– говорит, – слышу мотор затарахтел, я выбежал, а самолет уже покатился, оторвался, немного повисел в воздухе и круто полез вверх… затем вроде как бы остановился, постоял-постоял, накренился и рухнул прямо на ферму. Поднялся клуб черного дыма, что то бухнуло и взметнулся огонь».

Поговорили мы и с самим Пахомычем. Жилистый, с медлительностью пасечника-лесовика, он был белый как прошлогодняя ячменная солома. «Виноват, это я их загубил, казните – и поделом мне – чего уж тут», – с солдатской прямотой говорит он.

В самом деле, кого винить. Можно конечно и успокоится словами следователя Ершова, который вину вменил механику – «погиб через меру недисциплинированности и преступных возможностей».

Пересчитаны убытки нанесённые колхозу. Выглядят солидно, и если все эти рубли сложить в наволочку, то получится подушка намного толще той, на которой я сплю в «Доме колхозника». Сидя у следователя, читаем написанное на сереньком листочке с расплывшейся печатью, оно кажется невероятным. «При вскрытии трупа механика Г.А. Митрова обнаружено присутствие алкоголя».

Из оцепенения нас выводит голос Ершова: «Вот это те граммы, которые, можно сказать, перетянули меру дозволенного. Вот вам и «хороший парень»».

Взлетаем, смотрим на промелькнувшее внизу черное пятно, где стояла колхозная ферма. Летим низко над поймой реки, цветущими садами, зеленью полей. Везем останки механика, везем еще одно горе под крышу родительского дома, в котором повторится всё то же, как и в этом городке над извилистой речкой.

. . .

На оперативных точках работают самолеты. Нужно как-то так сделать, так обмозговать, чтобы не гибли люди, машины, чтобы самолеты списывались по старости, а авиаторы парили подобно орлам, а не лежали в сырой мать-земле раньше срока, написанного на роду. Может случай этот единственный как молочный завод в нашем городе? Но по бумагам видно, что кое-где… Да вот в Красноярске было. Увидели с вертолета молодые летуны медведя, добывавшего себе харюзков из таежной реки. Сделали они пару выстрелов по нему, полагали убитым, и примостились «охотники» на галечной косе чтобы забрать трофей. А миша тем временем очухался и угнал их в тайгу. А вертолет помял так, что только в металлолом. Охотников через семь дней еле из тайги извлекли. Ну, они и признались, что перед охотой приняли «её» на борт. Вот она их и вынудила на зверя пойти.

Да… нужно выработать такое мероприятие чтобы по действию и суровости впиталось в сознание каждого и действовали от краюшка до краюшка нашей земли и во всех клетках мозга.

«Есть два варианта,-пишу я командиру нашего отряда,– теоретический и наш, с инженером Николаевым, сугубо технический. Во спасение того, что творится ныне на Руси, предлагаю запретить навечно изготовление, продажу всего спиртного в сорока девяти областях Российской Федерации, шестнадцати республиках, за исключением Грузинской ССР, пяти автономных областях, всех краях и национальных округах».

Стучусь в дверь к командиру, вхожу, подаю листок. Ещё не читая, он недовольно спрашивает:

– И это всё?

– Хорошего по-маленьку, – бурчу я.

Он начинает читать и челюсть его отвисает как оторванная подошва..

– Стало быть, сухой закон? Посмотри на этого умника,– говорит он замполиту.

Тот смотрит, как будто видит меня впервые, молча берет протянутый командиром листок.

– В древнем Риме тебя бы камнями забили на площади. Но у нас есть профсоюз и тебе конечно все сойдет с рук, – философски замечает в мой адрес командир.

А замполит резво пробегает написанное и брезгливо отодвигает листок, будто он дурно пахнет.

– Вот так сразу и запретить?– Раньше него вставляет командир. – Почитай, почти триста лет пьём с Петра..

– Да это уже где-то было, сухой закон, да ничего из этого не вышло – народ воспротивился. Мы его просили написать мероприятия по отряду, а он хватил аж до Чукотки. А там – мороз. Может, там ею только и спасаются люди. Запретить по всей Руси – это дело государственное, да и то, сразу – невозможно. Вот, например, магазин открывается с восьми, а водку продают только с одиннадцати, потом будут с двенадцати, а там – и с часу и далее в том же духе. Видишь, не сразу отчуждают от нее, а постепенно, как бы на конус. Да и потом все эти безобразия от того что люди пить не умеют, правда, командир ?

Тот кивает головой и прячет свой взгляд смотря в окно.

– Если не умеют пить,-говорю я, -то ведь можно и научить, организовать шестимесячные курсы, как у шофёров, с практикой.

Все молчат. За окном гудят моторы, их пробуют техники, готовя самолеты под расписание полетов.

– Может общественность привлечь к этому делу? – Говорит замполит в мою сторону.

– А что она непьющая, что ли? – Бросает командир.

– Нет, это дело нам не подходит, – и мне трудно понять о чём говорит замполит – то ли про общественность, то ли про мероприятия.

На стекле окна – капли дождя; вот они собираются в тонкие струйки и весело бегут вниз.

. . .

«В переключатель–замок зажигания любого двигателя монтируется этот газолот», – говорит долговязый, с хохолком русых волос инженер Николаев.

«В глазок прибора вставлен фотоэлемент и газоанализатор. Фотоэлемент дает прибору возможность включаться при естественном свете дня и ночи через калибр ультракрасных лучей. Если глазок закрыть умышленно, то фотоэлемент замкнет цепь передних клемм маятникового переключателя-замка зажигания двигателя с массой и двигатель не запустится. Так что глазок прибора должен быть всегда открыт. Допустим,– вытирая мелкие капли пота со лба, продолжает Николаев,– в кабину сел экипаж и один из них, а может и все, накануне употребляли спиртное и еще чувствуется некоторое «излучение», то газоанализатор обучен на этот запах, зафиксирует, поймет его и замкнет теперь уже цепь задних контактов тем же маятниковым переключателем–замка зажигания двигателя с массой и двигатель также не запустится. А если работал, то выключится, но теперь уже реле времени будет держать контакты пятнадцать минут, хоть дыши-хоть не дыши. После пятнадцати минут реле отпустит контакты. Но если газоанализатор опять поймает «душок», то опять замкнутся задние контакты. Таким образом сама машина ничего общего не будет иметь с экипажем, от которого будет пахнуть «фиалкой».

– А что, если уже в воздухе он обнаружит «излучение» – посторонние из пассажирской кабины, тогда хоть падай ? – Спрашивает замполит

– Нет, как только скорость самолета, ещё на бегу будет более 35 км в час, воздушное реле нажмет на этот вот рычажок и застопорит маятниковый переключатель, прибор отключится.

– Да, здорово закручено, вроде, всё правильно, неужто нам его в