бензином соответствующее место. После чего «Амортизатор», как ошпаренный носится по острову с блеянием, похожим на сигнал пожарной машины. Поэтому сейчас он стоит в отдалении, зная коварство техников. Теплынь такая, что размягчает человека как воск. Сидим, переговариваемся, смотрим на синий в дымке Такмак, торчащий зубом в просвете домишек. За протокой видна насыпь железной дороги, по которой с грохотом и рёвом несутся товарные составы с востока.

– Что-то часто идут. Вроде, неделю назад не так было, – говорит стройный как девушка лётчик Кузнецов по прозвищу «Чилита».

– Вчера вернулся Тихонов из Москвы – «ПС-9» гонял. Встретил немца из «дерлюфта», знакомого – ведь Иван-то летал в Берлин. Говорит, что прошёл Фогель рядом. Он ему – «гутен таг», а немец даже глазом не моргнул, вроде не знакомые. Только руками невзначай крест сделал. Раньше бир тринькали вместе, а этот раз даже не остановился, – говорит Иван.

–Да, что-то не то! Неужто драться придётся?»– со вздохом сказал бортрадист Дзюба.

– А знают ли там?,– показал куда-то на запад Осаднов…

Почти месяц отлетали без происшествий, если не считать, что у Ветрова при подлёте к Имбатску вырвало свечу. На «МБР-2» моторы стояли с толкающим винтом, свеча попала в винт, оторвав конец лопасти, который пробил гаргрот и убил фельдъегеря. Мотор затрясло, Ветров убрал обороты, развернулся против ветра и приводнился на Енисей – благо аэродром всегда был у нас под носом. Минут тридцать продрейфовав, он причалил к Имбатску. Привезли другой винт, залатали гаргрот, сделали тяжёлый лиственный, не гниющий в земле гроб, положили в него фельдъегеря и отвезли в Красноярск, где тело предали земле. И никому – ничего! Что поделаешь, – усталость металла.

Всё-таки хороша гидроавиация! Аэродромы – везде, пыли нет, свежесть над водой. Пассажир был терпелив, как сам Христос, нетороплив – подстать скорости. Если не было погоды, или лётчики были, так сказать, не в «духе» иль в сомнении-неуверенности, иль сидели за пулькой день–два, а может и больше – пассажир не роптал, не требовал книги отзывов, не писал министру, так-как тогда ни книг таких, ни министра, слава Богу, не было, а терпеливо ждал. И вот когда надоест всё это лётчикам, то тогда они попрут и плевать им на всё. Эх – хо – хо! Раньше пассажиров возил лётчик . Спросят – с кем прилетел? – с Веребрюсовым, Задковым. Кто привёз ? – Ваха Смирнов, Мальков, Володя, Осадин. Бывало полногрудые, горячие, как самовар, девчата под звонкую «гармазу» – ливенку страдали по всему плёсу Енисея: «Скоро-скоро к нам примчится краснокрылый самолёт. Там радистом – Аникеев, Миша Чемерев – пилот.» Сейчас пассажиров доставляет самолёт. «Кто привёз?» – малогабаритный лайнер «АН-2», «ТУ», «ИЛ» . «С кем прилетел?» – с Валей, Клео, – львицами воздушного сервиса, конфеты дают, чтобы не стошнило. Ревёт радио: «Леди, джентльмены, романтики энд прочие, пройдите на посадку в самолёт. Спасибо за внимание, сэнк ю». Ревёт у трапа геноцвале:

– Па-чиму не везёшь, па-чиму стоишь? Буду писать министру! Раньше привезёшь – дольше в «Арагви» с друзьями сидеть будем . Па-чиму стоишь, а ?

– Время по расписанию не вышло

– Какое время? Панимаешь, друзья ждут

..А раньше! Ах, опять это милое, прекрасное раньше. Тогда и волна была лучше, чем сейчас. Бывало, сядешь на вынужденную, причалишь «МБР-2» к бережку, отдашь якорёк. Бортмеханик скажет, что в моторе валик срезало, или клапан оборвался. Дел-то на дня три. Пассажиры рады. Разбредутся по тайге, другие возьмут удочки; на борту они всегда были, а кто в деревеньку пошёл, в сельмаг. Глядишь, часа через три-четыре закипает ушица. Из аварийного запаса достаём посуду, снедь. На запах ушицы собираются все, каждый знает при этом, что от него требуется. Пассажир был всегда запаслив, как поездной дальнего следования, и не думал, что его обязаны кормить. Прилетит другой «МБР-2», привезёт запчасти. Пилот скажет: «Пересаживайтесь, – а пассажиры в один голос – Мы на своём полетим! – Так это не скоро! – А куда спешить? Хоть здесь отдохнём». И опять разбредутся кто-куда: кто загорать, кто с любовью в тайгу от глаз. Удивительный был пассажир!

Сегодня – лекция о международном положении. Любят их слушать, а особенно – читать. А тот, кто читает делает вид, что всю хитрую механику акул капитализма отлично знает, как курица свой курятник. Замполит Орлов – в полуболотных сапогах, кожаных брюках, синий китель на руке, в голубой майке. А жара – градусов двадцать пять, но «жар костей не ломит!» Лежим в тени ангара, ветерок теребит листву огромных тополей. Они шепчут успокаивающе, и сонливость забирается в тело. Енисей работает: слышны гудки пароходов, шлёпанье плиц. Вон – «Красноярский рабочий» тянет снизу караван обшарпанных барж. Идёт медленно, величаво, пуская колечки дыма от дизелей, как задумавшийся курильщик. Мечутся как стрижи катеришки. Вижу понтонный мост, похожий на гирлянду сарделек. Правее часовни, на Красной горе – купол, сожженный молнией. Мне думается, что город назван в честь яра, лежащего у этой горки, где видна кровянистая глина. Красный яр – правильно. Но если бы назвали Ветропыльском, то тоже бы не ошиблись… Подходят командир отряда и какой-то бесцветный, узколицый в пенсне, с длинными волосами. Подмышкой – брезентовый портфель, как у заготовителя потребкооперации. Рядом кто-то замечает: «Фигура-то ламанческая, послушаем, о чём будет кудахтать». Портфель положен на столик, лектор пьёт большими глотками воду и его кадык ходит вниз-вверх, как шатун. «Товарищи, лектор общества «Знание» товарищ Тросниковский, прочтёт о событиях в международной жизни», – беря стакан и машинально допивая остатки, сказал Орлов. Лекция всем понравилась. Во время её Тросниковский часто протирал пенсне, потел, много пил. Зачем-то открыл портфель, в нём виднелась помятая соломенная шляпа. Первый вопрос задал бортмеханик Соколенко – «я кажу» – как мы его звали. «Я кажу, товарищ лектор, а хвашисты на нас первые не нападуть?» Лектор поморщился, передвинул портфель, от чего шляпа сама вылезла из него и легла, расправив поля. Тросниковский удивлённо посмотрел на неё, как на живую. «Во-первых, как ваша фамилия?» – «Я кажу, Соколенко». – «Так вот, товарищ Соколенко, нам рекомендовали не говорить фашисты, а – национал-социалисты. Это последнее указание. Да и не все немцы – фашисты, то есть национал-социалисты. На нас они не нападут, у нас с ними договор о ненападении с тридцать девятого года. Есть торговый. Продаём им нефть, хлеб, руду, лес, кажется, сало-шпиг. Не нападут, им не выгодно»,– криво улыбнулся Тросниковский. Встаёт коренастый, угловатый техник Заруба, делает несколько шагов к столику. «Как же это понимать? Считай с тридцать второго года, везде коричневая чума, фашизм . Да как она расправилась с коммунистами, а