Данией. Япония употребляла всякие усилия, чтобы склонить датское правительство не предоставлять права прохода русскому флоту или, по крайней мере, не давать помощи местных лоцманов; но, основывая мою просьбу на прецеденте, установленном во время Крымской войны в пользу союзных флотов Франции и Англии, я добился желаемого разрешения, и, что еще более важно, этим фактом удалось установить общий принцип международного права относительно свободного плавания в нейтральных проливах во время войн. Таким образом, было нелогично и неестественно с моей стороны обсуждать с императором Вильгельмом возможность нарушения этого принципа. Позже, будучи министром иностранных дел, я был сторонником установления status quo в Балтике, что означало среди других вопросов ненарушимость территории Дании и уважение ее прав как нейтральной державы.

Предыдущие страницы, как мне кажется, проливают достаточный свет на общее международное положение, которое существовало в тот момент, когда я принял управление иностранной политикой России. Это был момент величайшего испытания для русской империи, потрясенной ударами, полученными ею в течение войны и вследствие революционных беспорядков, и стоящей лицом к лицу перед разрешением тягчайших проблем дома и за границей. Как министр иностранных дел, я был призван выбрать окончательную линию поведения в вопросе о политике, которую русское правительство намеревалось проводить в его отношениях с другими странами. Позиция России в Европе определялась тем фактом, что за истекшие 15 лет она была связана формальным союзным договором с Францией. Правда, царь временно уступил настойчивым усилиям германского императора вовлечь Россию в политику, которая, может быть, не вызвала бы полного разрыва с Францией, но поставила бы ее в положение, бесконечно более сложное и неопределенное. К счастью, ошибка императора Николая была вовремя исправлена с помощью графа Ламсдорфа и союз с Францией остался ненарушенным. Но мы видели, что за прошедшие два года произошли большие перемены в области европейской политики. Франция и Англия забыли прежние ссоры, и эра взаимного доверия и дружбы началась для этих двух держав. Россия, уже получившая большую выгоду благодаря наличию англо-французского соглашения, во время войны с Японией не могла легко устранить те многочисленные затруднения, которые отделяли ее от Англии. Кроме того, сближения с этой державой было недостаточно; неизбежным выводом из этого являлось искреннее примирение с Японией. Принятие такой политики не только укрепило бы позицию России как союзника Франции, но положило бы новое и более прочное основание для всего здания двойного союза. Если бы, наоборот, Россия пренебрегла сделать логические заключения из новейших фактов развития международного положения и поддерживала бы враждебные отношения с Англией и Японией, она рано или поздно оказалась бы в сложном положении между своим союзником Францией и этими двумя державами; Германия могла бы использовать этот случай, чтобы возобновить свои усилия отдалить Россию от Франции и направить ее энергию в Азию, и, может быть, смогла бы даже привлечь ее к образованию особой коалиции. В настоящее время ничто не было столь опасно для будущего России и мира во всем мире, как такой пересмотр союзов, если воспользоваться этим термином, обычно характеризующим ту радикальную перемену, которая имела место в Европе в середине XVIII века и которая сопровождалась Семилетней войной.

Если бы Россия повернулась спиной к Франции и Англии и пошла бы по пути завоевания гегемонии в Азии, она оказалась бы вынужденной отказаться не только от ее исторической роли в Европе, но также и от своей экономической и моральной независимости vi-a-vis с Германией, становясь вассалом Германской империи и вызывая разруху для всей Европы, так как Германия, почувствовав себя свободной от всякой опасности со стороны своей восточной границы, выбирала бы только час для решительного нападения на Англию и Францию, в целях реализовать свою мечту о мировом господстве.

Такова была труднейшая дилемма, которая стояла перед русским министром иностранных дел и требовала быстрого и бесповоротного решения. Следует напомнить, что этот вопрос внимательно обсуждался с Нелидовым, графом Бенкендорфом и Муравьевым во время моего посещения Парижа и Лондона, и мы пришли к единодушному решению, что внешняя политика России должна продолжать оставаться на неизменной базе ее союза с Францией, но что этот союз должен быть укреплен и расширен соглашениями с Англией и Японией. Такова была программа, которая была предложена мною императору, прежде чем принять новый пост, причем я уже заранее решил для себя обязательным не принимать на себя обязанностей руководителя внешней политики России до тех пор, пока я не получу полного согласия императора.

Глава 3

Первая Дума

Перед открытием Думы, 10 мая 1906 года, при дворе циркулировали различные мнения относительно места, где должно происходить это торжество. Одни считали необходимым, чтобы оно имело место в Таврическом дворце, специально приспособленном для заседаний нового учреждения, другие предпочитали для этой цели Зимний дворец. Реакционная партия не желала, чтобы император показывался в Думе, и советовали открыть сессию от его имени через председателя Совета министров. В конце концов было решено, что император последует порядку, принятому в Берлине при открытии рейхстага, собрав депутатов в Зимнем дворце и открыв сессию тронной речью.

Прибыв в этот самый день, я поспешил надеть придворную форму и отправиться во дворец. Так как мое назначение не было еще опубликовано в «Правительственном вестнике», я не мог присоединиться к Кабинету министров, которому было определено место в Тронном зале, отведенном для торжества открытия сессии, но вследствие моего придворного звания камергера двора я имел возможность принять участие в кортеже, который предшествовал появлению императора.

Ожидая формирования императорского кортежа, я прогуливался по залам дворца, где собралось несколько тысяч генералов, офицеров всех рангов и гражданских чиновников.

Сначала ничего нельзя было видеть необычного в этой блестящей толпе придворных — зрелище весьма обыкновенное для залов дворца в торжественные дни, но, наконец, среди шеренг блестящих мундиров стало возможным различить темные костюмы представителей народа по пути в Тронный зал, где они должны были ожидать царя, и вот, впервые в этом элегантном дворце, построенном для императрицы Елизаветы по чертежам итальянца Растрелли, где в течение полутораста лет безраздельно царствовала роскошь одного из наиболее блестящих дворов Европы, появилась толпа людей весьма демократического вида. Тут и там можно было видеть группы провинциальных адвокатов и докторов, одетых в сюртуки, и только изредка среди них можно было заметить мундир. Но над этими буржуазными костюмами доминировало простое платье — крестьянские кафтаны и рабочие блузы.

Эти контрасты сами по себе не бросались в глаза, но производили особое впечатление, когда депутаты проходили между рядами офицеров и чиновников, наблюдая по их лицам